Тонкие ручонки, худенькие плечики,
Два провала черных вместо глаз у девочки.
Вывезли по Ладоге из блокады огненной
С сотнями таких же, голодом обглоданных.
В вымершей квартире, на кровати найдена
Возле мертвой матери, Таня– радость папина...
Детский дом наполнен призраками тихими,
Затаился, замер– на ногах увидит ли...
По кроватям сутками, и у печки старенькой
Старички с старушками, словно на завалинке–
Молча, равнодушные, сонные, застывшие.
Времени не нужные, детство позабывшие.
Врач смотрела, плакала, говорила Танечке: "Кушать надо деточка, может оклемаешься."
Тенью зябко дрогнула, и скользя в беспамятстве,
вздохом: "Не голодная. Отпустите к мамочке..."
"Не жилец девчоночка, не поможет кашица"– врач бессильно морщится,
слезы дробью катятся.
Истопник калеченый, минами обгрызеный, появился к вечеру с куклою замызганной.
Из тряпицы тулово, волосы–соломою.
"На-ко тебе, снулая, дочку новоселую!
Хватит спать болезная, ей вниманье надобно–
Кашу есть полезную и гулять по садику".
Спохватилась Танечка–в куклу мертвой хваткою.
Ласково баюкает, шелестит украдкою–
Гладит коску травную,
Пеленает в платьице.
А в столовке, главное, все с обедом ладится.
Ожила, оправилась, дочке имя дадено–
девочка советская, Таня, радость папина...
