Софья Швец

Дырявой ложкой солоно хлебавши,
На верхнем этаже волшебной башни,
Я сотни судеб связывал в одну.
По коридору дней на трёхколёсном

Кажется, что ближе быть не можешь,
Что еще чуть чуть - и будет поздно.
Под горячей лошадиной кожей
Зреют неприкаянные звёзды.

В нашей съемной квартире не было абажура,
Паутинкой осенней тюль тянулся по раме,
Я частенько бывал гениальным, но чаще - хмурым,
Ты делилась десяткой, но чаще - цветными снами.

У него мастерская была под самой крышей, ей так нравилось просто смотреть, как он молча пишет, как неполное блюдце вчерашних усталых вишен вдруг кислинкой свежей дразнит шершавый холст.
И, раздевшись послушно, пока он в форточку курит, стать ...

Ну, и что тут такого? Да просто воскресный папа,
Не для всех - ипотеки, уборки, тёщи-золовки.
Позвонила некстати: мол, завтра лечу в Анапу,
Отвези свою дочь в конюшню, на тренировку.

Мертвые листья жмутся к бордюрам,
Морось крадется в окна. О, если б
Снова стать летней солнечной дурой,
Не опасаясь дальних последствий!

Ты сметаешь опавшие листья с веранды , Джо
Леденцовые нитки развешиваешь вдоль ограды.
И пускай говорят, что преданье не столь свежо,
И что мир неминуемо тонет в крови и смраде,

Девочка пела, босая, под злым дождем.
Пела о том, об этом, и обо всем,
Даже о том, что иные - в молитвах шепчут.
Голос летел, и в сосуде дрожал огонь.

Говори, прошу, говори!
Чтоб расслышать, чтобы поверить
Мне, изъеденной изнутри
Безъязыким, сумрачным зверем,

Разбегается время - кругами по воде,
Годовыми кольцами - по древесным спилам.
По какой бы затейливой старой ворожбе
Мне вернуться к тебе, мой край северокрылый?

По весне запалили сухую траву.
ЗанялОсь,цепенея от боли,
Под слепую прогнув свой хребет булаву,
Разгорелось безмолвное поле.

Кукла, лошадка, пижамка на "молнии",
Заспанный ангел погасит ночник...
Помню твой первый, в больничном безмолвии,
"Жизнь продолжается!" - сморщенный крик.