У него мастерская была под самой крышей, ей так нравилось просто смотреть, как он молча пишет, как неполное блюдце вчерашних усталых вишен вдруг кислинкой свежей дразнит шершавый холст.
И, раздевшись послушно, пока он в форточку курит, стать на пару часов вот такой же мёртвой натурой, лишь смотреть, как закат обжигает стекло пурпурным, искушая плюнуть на свой недвижимый пост.
Мастихин был похож на клювик северной птицы, со стены улыбался маятник круглолицый, даже время, казалось, решило остановиться, а художник нищий казался не так уж прост.
Под рукой его гнулась привычная сухость линий, и до боли затёкшую тонкокостную спину исцелял он смолистым духом горячих пиний, согревая глотком густого, как звук, "апсны".
И художник тихонько накидывал шарф на плечи, на холсте подсыхавшем ночью сменялся вечер, засыпая, ей слышалось, как остроклювый кречет неприкаянным криком торопит приход весны.
