Катя Колесова

Сколько их полегло, наших предков,
в этом страшном жестоком бою?
Сколько их погибло на поле,
защищая Отчизну свою?

Я в глазах твоих медленно утопаю.
Поражений моих не счесть.
Мне до Веры Полозковой, как до Китая,
поэтому читай то, что есть.

Ты меня никогда не обманешь. Правда, ведь?
С нами случалось всякое. Да только это важно ли?
Я сегодня к тебе прихожу, словно бы на исповедь.
Приношу с собой откровения свои бумажные.

Быть нам одинокими аж до старости.
Мы могли бы скрасить друг другу дни,
но в тебе не хватает одной лишь малости —
самой обычной любви.

Что нам делать, вырастающим из себя?
Читать ли книги? Петь ли? Писать стихи?
Сидим у кострища, прошлое теребя.
Двадцатишестилетние старики.

Я уже так давно не писала, что почти забываю слова.
В голове пролетают кометой тыща мыслей, но правильных нет.
Что б не дал ты — мне этого мало. И дурная моя голова
не вмещает здравого смысла и с разгону слетает в кювет.

Знаешь, я так устала... Привет, сестренка!
Веришь, мне очень хочется на покой.
Рвется всегда лишь там, где особо тонко,
(а я не могу похвастаться толщиной).

Хоть в его душе безнадежно пусто,
но она отпускать его всё не хочет.
Просыпаясь, пишет "Доброе утро".
Засыпая, пишет "Спокойной ночи".

Ничего не пишется, не поется -
голос охрип и рука дрожит.
Тяжелее дышится, легче пьется.
Вереница дней за окном бежит.

Утопая в этих серых буднях,
я тоскою запиваю грусть.
Как, скажи, мне разбираться в людях,
если я в себе не разберусь?

Здесь так много всего ненужного...
Мне нужна лишь твоя рука.
Вплети меня в свое кружево,
как поется у Пикника.

Если ты прикоснешься ко мне, я не выдержу, и всё полетит к чертям.
Все эти годы игры в молчанку и грусть-тоска.
Но ты повзрослел и теперь не размениваешься по мелочам.
Не прикасаешься, а отдаешь мне всего себя.