Екатерина Годвер

Его прозвали дураком.
Он правда был дурак:
Всю жизнь делал он не то,
Невовремя, не так.

I
…он возвращается, спрашивает – ну как ты тут?
«Да по-всякому», - отмахивается она, - «Садись ужинать».
Он моряк, а, может, обычный плут.

Есть у старьевщика в лавке волшебная чашка.
Сколотый край; на фарфоре резвятся олени…
Стерт ободок золотой, а печать заводская –
Синие вены под кожей пергаментно-тонкой.

Столетник на окне, грошовый чай –
Метафора казенного уюта…
Пишу тебе… Но ты не отвечай.
Твой день земной расписан по минутам,

Закрой глаза – и темнота придет.
Густая, вязкая, как старые чернила.
В ее объятьях сладок сон и горек счет
шагов от колыбели до могилы…

Краснощекий младенец спит в колыбели, краснокнижную фиалку в руке зажав: далеко еще страстная неделя, не созрел еще урожай… Он не бог, но сын, только чей – не ясно, человечий или иных кровей
Впереди его ожидают ясли, и шаги несмелые по траве<...

У него
тяжелые кулаки
и улыбка разочарованного мальчишки.
Он не любит слов

Береженого бережет бог-товарищ сержант милиции
Он не Шерлок, и не пытается
Курит, может быть, «Винстон лайт»,
И ему бы сейчас в плацкарт, в небыль между двумя столицами -

Учет несказанным словам
ведет старик с улыбкой Будды
среди торжественной посуды,
за блюдом с надписью «Москва»,