На руках моих шрамы глубже твоей бездны, разверстой во мгле. Но не бойся, упреков не будет - я всегда молчу о себе. Ты не знаешь о моей боли и о звере, что душу рвет. Угнездился у сердца тенью и давно уже там живет. Еженощно его укрощаю, изливая тоску Луне. Ты ни шрамов не замечаешь, ни того, что молюсь о тебе.
У Луны научился молчанью. Что таится меж ребер в груди, великО для признания стало - и в слова все, увы, не вместить.
Нет, безмолвие - лучшая пристань для моей босоногой любви. Ей навек бы такой остаться - незапятнанной, не в крови. И сушить пахучие травы, и по звездам гадать над огнем. Зубря старые заклинанья, нести с радостью бремя-долг.
Сколько хочешь, беги и прячься. Сколько хочешь, вздыхай о другом. А я буду в ответе за реальность. За уклад, за дела, за дом.
Мои шрамы болят и бугрятся. Но иначе умел ли любить? Я не помню. И скажу прямо: кабы помнил - хотел бы забыть.
Потому что это неважно, чья острее - твоя боль, моя, когда твердо любовь приказала этот мир уберечь для тебя.
Да и просто - ты ведь вернешься, ты вернешься однажды жить. Потому и привычную реальность кто-то должен отважно хранить.
Отрицай ее, если хочешь; если хочешь, туманом дыша, неотрывно гляди в свою бездну - пусть и бездна посмотрит в тебя.
Ну а как наглядишься - я рядом. И ладони тебе протяну. Чтоб смогла ты из пепла подняться и начать в новый день новый путь.
