В старину, в далекую старину, все птицы жили на юге, и весной на Алтае пели только реки.
Однажды эту весеннюю песню воды принес птицам северный ветер.
Всполошились птицы:
— Кто гам поет, кто звенит, ни днем, ни ночью не умолкая?
Какая радость случилась, какое счастье пришло на Алтай?
Однако лететь в неведомую землю было страшно.
Напрасно уговаривал беркут скворцов и трясогузок, дроздов и кукушек.
Отказались пуститься на север мудрые совы, нежные зяблики, серые гуси, свирепый ястреб.
Даже благородный сокол собраться в дорогу не решился.
И только маленькая синичка отважилась.
— Слушай! — крикнул ей вдогонку беркут. — Если там хорошо, возвращайся скорей, покажи всем птицам дорогу.
— Цици-вю, цици-вю, цици-вю! — засвистала синица. — Вернусь-вернусь-вернусь!
Цици-фюйть! — и улетела.
Летела она над морями и долинами, над лесами и реками.
Сначала спешила-торопилась, часто-часто перебирала крыльями, потом все медленнее, медленнее… Живот у нее озяб, крылья ослабели… И когда уж совсем обессилела, увидала холмистые алтайские горы.
В лучах восходящего солнца Алтай стоял весь розовый.
Сверкали, будто огнями переливались, покрытые льдом и снегом холмы, долины.
— О, какой большой костер, — сказала синичка, — уж лучше сгореть, чем замерзнуть…
Сложила она крылья и упала.
Но не в огонь, а на снег.
— Ци-си-ци… — пискнула синица, — здесь, на снегу, смерть легко меня одолеет…
Но тут увидела она на голой ветке трещину, в трещине личинку, а рядом, завернутая в сто паутинок, спала маленькая гусеница.
Клюнула синица разок, клюнула другой, и сердце взыграло, живот согрелся, голова легкой стала.
Посвистывая, перелетает синица с ветки на ветку — то ягодку прошлогоднюю склюнет, то паучка на согретом солнцем пне подцепит.
С каждым днем цокает и поет все веселей.
Забыла она, для чего сюда прилетела, кто послал ее в этот обильный край, где родилась, и то уже не помнит.
Но вот, однажды, вдруг зашатались деревья от ветра, почернело небо от птичьих крыл.
Это явилось на Алтай птичье войско.
Впереди всех грозный беркут.
Опомнилась синица, испугалась.
А беркут уже кружит над ней:
— Однако, ты тут не плохо живешь, как я погляжу!
Одна всем северным лесом владеешь.
Почему домой не вернулась?
Почему никакой другой птицы сюда позвать не захотела?
Голову опустила синичка, даже хвостик не трепещет.
Не знает, как оправдаться.
Тихо-тихо стало в лесу, и синичка услышала теньканье первой капели.
Встрепенулась, спохватилась:
— Кланяюсь вам до земли, великий беркут!
В этом краю лед в семь рядов лежит, снег из семидесяти семи туч падает.
Я одна тут с зимой спорю, весну зову:
Дил-кель!
Дил-кель!
Весна, приди!
Весна, приди!» Это по моей просьбе теплый ветер подул, белый снег потемнел.
Сама за вами лететь собиралась, да недосуг:
Дил-кель!
Дил-кель!
Весна, приди, приди!
Цици-вю, цици-вю!
Цок-цок-цок!
Цици-фюйть!» Слушайте, слушайте, великий беркут, смотрите, смотрите!
Опустился беркут на голую вершину лиственницы, кругом посмотрел.
— Дил-кель!
Дил-кель! — звенела синица. — Весна, приди!
И там, где слышалась эта песенка, снег таял, просыпались ручьи и реки, наливались на деревьях тугие почки.
— Ладно, — засмеялся беркут, — на этот раз прощаю тебя, легкая головушка.
Через год видно будет, правду ли ты говоришь.
Вот с тех пор, чтобы обман не раскрылся, синица раньше всех в лесу начинает свою весеннюю песнь, а за ней запевают и другие птицы.
