На сухом пустополье, заброшенном Богом,
Где и время застыло, исчезла и жизнь,
То бесхозное тело, гниющее годы,
Окроплённое ливнем, томится в глуши.
И дыханьем иссохшее, хладное тельце,
Всепокорно и зной, и стихии терпя,
Всё почиет без всякого страстного сердца,
И давно не пылает в нём свято душа…
Не спирает у ней дух от взгляда девицы:
Не чуждаются очи уж взора её,
Упоеньем тревожным не рдеют ланиты.
Дотлевает покойник под жгучим лучом.
Пора давняя сгинула от мимолётных
И былых и душевных страданий и мук;
Из нутра взял и вынял он сердце без воли, –
Засим бросил задаром его в пустоту…
Потому, что уж незачем гложить терзаньем
Невесёлую, утлую душу внутри…
Эх, чай, самое тяжкое воспоминанье
Иным часом святее, чем прелесть зари.
Что ж ему, человеку без всякого смысла,
В безответной любви жить, как раб под бичом,
Когда в тесной груди всё зияет щелина,
Когда по́лнишь её и томленьем, и тьмой?
