Последние

В душе моей, больной и несуразной,
Встревоженно плачевница-струна
Трепещет шёпотом, но неустанно
О чём-то молится она.
Встревоженно плачевница-струна
Трепещет шёпотом, но неустанно
О чём-то молится она.

Мне и слава не нужна,
И венец себе оставьте:
Лишь бренчала б ты с утра
На избитой мною арфе.
И венец себе оставьте:
Лишь бренчала б ты с утра
На избитой мною арфе.

Рассвет из кромки чужедальней брезжет тускло,
И, рассыпая всюду огнь,
Он в мире светозарную разносит удаль,
А сам – болезнен, сер и блёкл.
И, рассыпая всюду огнь,
Он в мире светозарную разносит удаль,
А сам – болезнен, сер и блёкл.

На сухом пустополье, заброшенном Богом,
Где и время застыло, исчезла и жизнь,
То бесхозное тело, гниющее годы,
Окроплённое ливнем, томится в глуши.
Где и время застыло, исчезла и жизнь,
То бесхозное тело, гниющее годы,
Окроплённое ливнем, томится в глуши.

Где-то там… далеко… бороздит тишину
В поднебесье набат грозового ненастья,
А я внемлю роптанье его и мольбу
Ожидавшего злата осеннего казни…
В поднебесье набат грозового ненастья,
А я внемлю роптанье его и мольбу
Ожидавшего злата осеннего казни…

___Пушкину Александру Сергеевичу___
Как ж день в миру лучится достославный!..
Зарёй почтенно утренней залит…
И всюду говор вящий, неохватный,
Как ж день в миру лучится достославный!..
Зарёй почтенно утренней залит…
И всюду говор вящий, неохватный,

По просторам бесчасье настлало мертвенность;
С неба морок низводит безликую тьму,
И склонились измученно хворые древа,
Как седые ракиты ниц листвие гнут.
С неба морок низводит безликую тьму,
И склонились измученно хворые древа,
Как седые ракиты ниц листвие гнут.

Ante scriptum:
Вы посмотрите на себя и желчный гомон
Неистовых тех гласов умиротворите,
Взгляните же – премилый стебелёк изломан…
Вы посмотрите на себя и желчный гомон
Неистовых тех гласов умиротворите,
Взгляните же – премилый стебелёк изломан…

«Всяко даянiе благо, и всякъ даръ совершенъ свыше есть…»
(Иак. 1,17)
Утратив пылкости в душе желанье,
Бразды сердечные я побросал;
(Иак. 1,17)
Утратив пылкости в душе желанье,
Бразды сердечные я побросал;

Мы плачем под смурной берёзой
И опекаем смурь и глушь
Своей тоской глухих влюблённых,
Хоть стылых, но западших душ.
И опекаем смурь и глушь
Своей тоской глухих влюблённых,
Хоть стылых, но западших душ.

Питту́рой мысль тощавая болит;
Давно цевница на́ ухо шептала
Мне гласом чистым мелос, всё велит
Слагать стихи уж мне душою, талой
Давно цевница на́ ухо шептала
Мне гласом чистым мелос, всё велит
Слагать стихи уж мне душою, талой

I.
В низинах стлалась трепетная зыбь,
В камнях щерблённых тверди взморья, фьорда.
К утёсу ко́нем шёл волны изгиб,
В низинах стлалась трепетная зыбь,
В камнях щерблённых тверди взморья, фьорда.
К утёсу ко́нем шёл волны изгиб,

Заверти вихри в чахоточной темени
В зимнюю падеру зенки соловые
Портят унынием тусклым в безвременье,
Где́ мне сипуга бьёт брови махровые.
В зимнюю падеру зенки соловые
Портят унынием тусклым в безвременье,
Где́ мне сипуга бьёт брови махровые.

В душевном порханье под флёром тумана
Блуждаю по гати, побитой шургой;
Молочная дребь мне казалась нирваной,
Пока не пронёсся град буйный бедой.
Блуждаю по гати, побитой шургой;
Молочная дребь мне казалась нирваной,
Пока не пронёсся град буйный бедой.