а в подъезде больше никто не живет.
мокрые листья ютятся в утробе рам.
я кричал, перегнувшись с перил: “мама, мам...”.
шел 2001 год.
липы таяли, словно в вафельном крем-брюле,
на соседской кухне вскипал свинг-джаз,
черный, горький, он и сейчас
слабой долей бежит по моей спине.
мир граничил с чужим двором,
где “до солнышка” гнали качели,
пока окна в домах не ржавели
мягким сумеркам в унисон.
на площадке накурено и тепло.
штукатурка изрезана именами.
мекка бетонных коробок воспоминаний,
что, как бабочки, под стеклом.
но в подъезде больше никто не живет.
тряпкой стянут балконов ряд,
там, по-прежнему, говорят
сквозняки уж который год.
у меня в кармане на дне ключи,
связка стала увесистей и модней.
или я стал искать для себя дверей,
где мы день напролёт молчим.
где теперь засыпать под дурацкий фильм,
просыпаться от всполохов автострад.
приходить в местный бар, а не в сад,
и вдыхать не прохладу, а дым.
наблюдать, как последний оплот
не сдается немым ковшам.
тихий пятиэтажный храм
больше меня не спасёт.
