МНЕ НЕЧЕГО БОЛЬШЕ СКАЗАТЬ
Изыди подруга. Молчание – линия сна.
Не нужно встречаться, решать, кто есть кто и кто чей,
Я больше не плачу, не чувствую тяжесть ночей.;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;
Ты Бродского помнишь? Марину? Как сон в волосах –
И ситец, и сено из самых простых васильков –
Венки одиночеств! И ты уезжай далеко:;
А то ведь где счастье, там, рядом обычно беда.;
Я помню девчонкой, тебе доверялась всегда,
А нынче, прости, да и нечего больше сказать.
Когда ты проснёшься в вагоне, под мантру колёс
Обнимешь подушку, заплачет она за двоих:
Тыдых, и тыдых, и... То сердца ли стук, то ли стих,
То ль ложка в стакане... Ты веришь в черёдность полос?
Я – нет. Я, с тех пор как тогда закружила листва,;
Живу атеисткой. И странное дело – жива!
Моё подвенечное платье – усталый винтаж,;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;
Фиалки завяли, не спас их жемчужный поташ –
Тут умерло всё, и мне нечего больше сказать.
Не надо о грустном. Пусть каждый живёт будто Бог –
И, кажется прав, кто сумел! Увела? Увела…;;;;;;;;;;
Беда наслаждается дрожью, слегка поиграв,
Скользнув по душе и свиваясь обратно в клубок
Заглянет в глаза, и попробуй, дыша, не отпрянь,
И как не услышать подругу, обнявшую? Дрянь!
Ничто не вернётся. Устало приклеюсь к окну,;
Там танец какой-то вершит на ветвях, черногруд.
Прощай, Бог с тобою, и нечего больше сказать…
ПУСТЬ ГОВОРЯТ
Пусть говорят: какая глухомань!
А я туда, как на источник еду,
Там дед меня с прутом искал к обеду,
А в банный день меня хоть вновь аркань.
К тебе теперь я еду на денёк,
Где пряталась в таких огромных травах,
Чтобы узнать знакомый вкус и запах,
И надкусить осоки стебелёк.
Уйти за ароматом трав в закат,
Дойти до места, где дорога в гору,
И не найти как прежде мандрагору,
В беспамятстве бродить, бродить, искать.
За что люблю я эту глухомань –
За тишину и память, где всё свято.
И только речка стала мелковата –
Лишь голову макнуть, как в иордань.;
ТЫ КУДА УВЕЛА ЦЫГАНЁНКА
Ты куда увела цыганёнка, луна?
В темноте не найти мне дороги.
Ноги вязнут – дорог карамельных нуга,
А у мальчика быстрые ноги.
Размываешь следы. Ну, зачем мне скажи,
Ты ведёшь цыганёнка на плаху?
Я же знаю, что там наточили ножи,
А на нём лишь простая рубаха.
Золотая, прошу я тебя, не греши,
И бельмом не смотри на ребёнка,
Что тебе до свободной, как ветер души?
Отпусти моего цыганёнка!
Хватит сердце усердно лучами лудить,
Я его разыщу, успокою.
Цыганёнок мой сладкий, целёхонький спит
И во сне поднимает подкову.
Слушал крики её, небольшой городок…
Истощалась луна – боль от боли,
Поправляла цыганке пуховый платок
И вела, как сестру, к колокольне.;
ВОРОБЬИ ФЕВРАЛЬСКИЕ СКУЧАЮТ
Воробьи январские скучают.
Шубки распушили и молчат –;
Жмутся и играют в перегляд.;
Знать на воробьином чир-чир чате
Объявили адресом флешмоба
Наш скамеечно-уютный двор,;
Где не видно хитреньких ворон
И сугробы пышные, как сдоба!
Или ждут свою старушку Нелли,
Что носила крошки и пшено.
Только ей с утра не хорошо,
Скоро… «Вот дожить бы до капели!
Может, обошлось бы, ничего...
Раз святое было Рождество,
Значит недалече до купели!
Вот бы кареглазые запели
Может, я под песни пожила!»
Нелли не выходит. Тяжела.
Воробьи февральские скучают.
И бегут ручьи, февральский снег
Не остановить. Весна, побег...
Пахнет горьким, но бесцветным чаем.
ИЗМЯЛА ТРАВИНУ ОСОКИ...
Измяла травину осоки –;
Шершавый язык-стебелёк.
Под солнцем у пыльной дороги
Поблёк голубой мотылёк.
Купальницы нежное платье;
Сухие ветра теребят...
Той гордой, особенной статью
Берёзы встречают тебя.
На ветках качели устроим –;
Как в детстве мы были легки!
Заспорим, и эхо в повторе
Встревожит одни лопухи.
Берёзки светлы и пригожи!
Вьют косы – их сто под платком!
Зачем-то считаешь, итожишь…
Считаешь,
Итожишь...
Итожишь...
И на спор идёшь босиком…
МНЕ НЕЧЕГО БОЛЬШЕ СКАЗАТЬ
Изыди подруга. Молчание – линия сна.
Не нужно встречаться, решать, кто есть кто и кто чей,
Я больше не плачу, не чувствую тяжесть ночей.;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;
Ты Бродского помнишь? Марину? Как сон в волосах –
И ситец, и сено из самых простых васильков –
Венки одиночеств! И ты уезжай далеко:;
А то ведь где счастье, там, рядом обычно беда.;
Я помню девчонкой, тебе доверялась всегда,
А нынче, прости, да и нечего больше сказать.
Когда ты проснёшься в вагоне, под мантру колёс
Обнимешь подушку, заплачет она за двоих:
Тыдых, и тыдых, и... То сердца ли стук, то ли стих,
То ль ложка в стакане... Ты веришь в черёдность полос?
Я – нет. Я, с тех пор как тогда закружила листва,;
Живу атеисткой. И странное дело – жива!
Моё подвенечное платье – усталый винтаж,;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;
Фиалки завяли, не спас их жемчужный поташ –
Тут умерло всё, и мне нечего больше сказать.
Не надо о грустном. Пусть каждый живёт будто Бог –
И, кажется прав, кто сумел! Увела? Увела…;;;;;;;;;;
Беда наслаждается дрожью, слегка поиграв,
Скользнув по душе и свиваясь обратно в клубок
Заглянет в глаза, и попробуй, дыша, не отпрянь,
И как не услышать подругу, обнявшую? Дрянь!
Ничто не вернётся. Устало приклеюсь к окну,;
Там танец какой-то вершит на ветвях, черногруд.
Прощай, Бог с тобою, и нечего больше сказать…
ПУСТЬ ГОВОРЯТ
Пусть говорят: какая глухомань!
А я туда, как на источник еду,
Там дед меня с прутом искал к обеду,
А в банный день меня хоть вновь аркань.
К тебе теперь я еду на денёк,
Где пряталась в таких огромных травах,
Чтобы узнать знакомый вкус и запах,
И надкусить осоки стебелёк.
Уйти за ароматом трав в закат,
Дойти до места, где дорога в гору,
И не найти как прежде мандрагору,
В беспамятстве бродить, бродить, искать.
За что люблю я эту глухомань –
За тишину и память, где всё свято.
И только речка стала мелковата –
Лишь голову макнуть, как в иордань.;
ТЫ КУДА УВЕЛА ЦЫГАНЁНКА
Ты куда увела цыганёнка, луна?
В темноте не найти мне дороги.
Ноги вязнут – дорог карамельных нуга,
А у мальчика быстрые ноги.
Размываешь следы. Ну, зачем мне скажи,
Ты ведёшь цыганёнка на плаху?
Я же знаю, что там наточили ножи,
А на нём лишь простая рубаха.
Золотая, прошу я тебя, не греши,
И бельмом не смотри на ребёнка,
Что тебе до свободной, как ветер души?
Отпусти моего цыганёнка!
Хватит сердце усердно лучами лудить,
Я его разыщу, успокою.
Цыганёнок мой сладкий, целёхонький спит
И во сне поднимает подкову.
Слушал крики её, небольшой городок…
Истощалась луна – боль от боли,
Поправляла цыганке пуховый платок
И вела, как сестру, к колокольне.;
ВОРОБЬИ ФЕВРАЛЬСКИЕ СКУЧАЮТ
Воробьи январские скучают.
Шубки распушили и молчат –;
Жмутся и играют в перегляд.;
Знать на воробьином чир-чир чате
Объявили адресом флешмоба
Наш скамеечно-уютный двор,;
Где не видно хитреньких ворон
И сугробы пышные, как сдоба!
Или ждут свою старушку Нелли,
Что носила крошки и пшено.
Только ей с утра не хорошо,
Скоро… «Вот дожить бы до капели!
Может, обошлось бы, ничего...
Раз святое было Рождество,
Значит недалече до купели!
Вот бы кареглазые запели
Может, я под песни пожила!»
Нелли не выходит. Тяжела.
Воробьи февральские скучают.
И бегут ручьи, февральский снег
Не остановить. Весна, побег...
Пахнет горьким, но бесцветным чаем.
ИЗМЯЛА ТРАВИНУ ОСОКИ...
Измяла травину осоки –;
Шершавый язык-стебелёк.
Под солнцем у пыльной дороги
Поблёк голубой мотылёк.
Купальницы нежное платье;
Сухие ветра теребят...
Той гордой, особенной статью
Берёзы встречают тебя.
На ветках качели устроим –;
Как в детстве мы были легки!
Заспорим, и эхо в повторе
Встревожит одни лопухи.
Берёзки светлы и пригожи!
Вьют косы – их сто под платком!
Зачем-то считаешь, итожишь…
Считаешь,
Итожишь...
Итожишь...
И на спор идёшь босиком…
