Вам расскажу, что воочию видел сам. С юга возил я корицу, мускат, сусам, ведал счетами визиря и пил вино. Был господин мой до ужаса одинок и повелел мне добыть для него жену. Золото, медные чаши, парчу и хну вёз как дары через Днепр и бурный Буг.
Гетман всесильный был славный визирю друг, дочку стерёг пуще пашен своих и сёл. Киев стоглавый хвалу ей и славу плёл, в Польше слагали легенды, и шла молва: нет в Запорожье прекраснее, чем она. Косами, песнями всяк очарован в миг: юноша, муж или самый седой старик ей приносили меха, серебро и шёлк. Был там и я, я с подарками к ней пришёл… Более сердце не слушалось уж меня: так улыбалась, рукою к себе маня, нежно смотрела, смеялась, как в церкви звон. Панночкой был я безвременно покорён…
В миг порешил, что себе её украду, нынче же знаю: влюбился я на беду. Всё позабыл, будто вовсе я был не я — ведать не ведал, что панна — ворожея. Ей поклонялся, и разум тогда умолк. Вижу теперь: за овечкой скрывался волк. Злобная, злобная, адская красота, чёрная тень заплутала в её глазах, зналась с лукавым, и он же ей плёл судьбу: нынче повесили шляхтича на дубу. Он обезумел и к панне пришёл в ночи, гордого русича панна сожгла в печи, сто казаков полегли по её вине. Князя зарезала славного по весне… Я же решился вдруг клятву свои предать, мой господин мне в погоню отправил рать. Нынче схватили, а панны как след простыл… Всякий несчастен, кто образ её любил.
Многие сгинули, следом идти и мне:
Слуги визиря
казнят
меня
на заре.
