Истоптала звериные лапы в железное крошево
для меня между звёздными гранями вечного прошлого:
как сейчас, помню горницу сокола с острыми стрелами
в чёрном блеске окна, из которого воля да теремы.
Я покинул тебя от тоски по бескрайнему берегу,
чтобы ветви чугунные бросились тропами беглыми
вслед за перьями, чьим голосам только навь убаюкивать.
Люди-финисты, станьте, как прежде, лесными и юркими.
Слишком гордые сами желают до слёз тридевятствовать:
я пролил их немало, но крылья мои деревянные.
При желании путь не пройду с перекатами-взгорьями.
Почему эту брошь из огня ты не спрятала вовремя?
Говорила, что каменный хлеб испечён тебе сёстрами —
шла и вышла вся красная девица лентами пёстрыми.
А случилась погоня, кощеи предстали хорошими.
Ты ходила за жизнью, однако со смертью воротишься.
И когда я согретым птенцом хоронился за пазухой,
отпустила домой меня, лишь умолив не опаздывать.
По-над полем скрываются реки княжнами-виллисами,
раз в году обращаются цветом глаза Василисины.
