Под сенью лесной в окруженьи ручьёв Её золотится храм. Не думаю, стоит ли мне утверждать, что часто бывал я там: по правде, построил и – редкий гость – отправился дальше в путь… Что ж, долго ходил я, и кажется мне, что храма теперь не минуть.
Внутри было чисто, горели свечи – заботятся босяки; мне стало немного стыдно, ведь мне-то заботиться не с руки. Руками я этими только и делал, что меч держал и ружьё, да горло в драке сжимал чужое, да с мёртвых снимал тряпьё.
И руки эти (костяшки сбиты) я вместе в молитве свёл, других-то нету. Согнул колени. “Великая! Я пришёл…” И что сказать? И зачем всё это? В груди прорастает лёд. Слова закончены, песня спета, герой твой гуляет, пьёт, ругает матом кого попало, порой с кем попало спит. Промотан напрочь, в нуле баланс на доверья любой кредит, и вот он – битый, сто раз умерший – припёрся списать долги?! Не мучь его всепрощением, лучше – честнее – его сожги. Иначе, богиня, твоя игрушка поднимется в полный рост. Без страха – своё он давно отбоялся – задаст он тебе вопрос. Один вопрос, но в нем всё, он самый – корень любых проблем. Один вопрос. Одно слово только. Истерзанное “Зачем?”.
“И я вопрошаю тебя, богиня, – прощения не прошу, и милости тоже, и даже пощады: всё то же я совершу. Поэтому ты уж скажи мне честно – всё это тебе зачем? Я, мир, босяки, города и монстры – фрагменты каких-то схем?”. Я просто кричал в золотые своды, не думая про ответ: я странствовал годы, я знаю точно: вверху… никого там нет. Нет изначально или уже – а мне не всё ли равно? Я просто кричал – я хотел кричать – проклятое слово одно. Мне слышался шорох, какой-то шелест, почудился лёгкий вздох…
И гром небесный, взрывая уши, вдруг заговорил со мной.
“Замолкни! Не строй из себя страдальца – тебе не совсем к лицу. Зачем? Глубоко копаешь, но что ж, отвечу я наглецу. Не думай, что скрыт ты во мраке ночи и за стеной таверн, что храм – предел моих полномочий, как зверю златой вольер. Жизнь твоя – ни строки, ни дня – не тайна для божества. Ведь мне интересно, мой милый друг, за ней свысока наблюдать. И ты лишь дитя, и это признай – и твой отпадёт вопрос. Дитя в детсаду, ты уверен ли, что до ответов моих дорос?”
Гром даже смеялся – с меня ли? Со мной? Да-да, хохотал взахлёб. Он всё говорил – и я понимал, какой же я остолоп. Всё это и правда имеет смысл, как для клинка огонь. Клинок сей не сам по себе, а вложен в божественную ладонь. Но всё же он вещь до поры ещё, безгласый и без души… Поэтому – в бой: и на грани смерти давай, прозревай, дыши! Заботься о ком-то, лечи, спи рядом, ночами деля тепло, горюй и волнуйся, танцуй от счастья, узнай, что такое зло, учись различать их с добром, с корыстью, и дружбе потом учись. Познавши сушу, познай и море, а после – берись за высь.
“Учись! – говорило мне божество. – Свои собери стада, паси их, спаси их, не дай страдать, и ты всё поймешь тогда… "
Я здесь, чтоб не просто вести в дневнике статистику чудесам. Я здесь, чтобы вырасти.
И тогда
я стану богом сам.
