Первый смотрел на неё и не мог понять, как у неё так выходит
Первая совсем не стеснялась подставлять себя под его пристальный, в чьём она хорошо читала жажду оставить себе хоть форму цветка, если запах цветка — собственность сада
Но быть чьей-то — ведь не противоречье к свободе
И Первая его желанию была рада
Первая смотрела на него и хотела узнать, как такое возможно
Хранить внутри больше, чем может вместить, зауженный преднамеренным росчерком, белковый чертёж его унаследованных ограничений и необратимостей
И, смотря на него, к себе примеряла так неотложно
Этот мир какой угодно вместимости
Первая мечтала о платье цвета вечернего солнца над штилевым морем
Таком, что сияло бы почти так же ярко, как сам круг, поджигающий травы, волосы, пики гор, оголённых плечей и, конечно же, сердце склонное к возгоранию
Бессильные бы сравнили такие мечты с горем
Она — сравнивала с заданием
Первый мечтал о стали и силе и, если не равным, то хоть — их доменом
Так, чтобы поднять руку и знать, что за спиной —уже тысячи поднятых рук в подражание, в разделённости, в единстве перед возможностью выстоять, где не положено было
И собирался преследовать, пока выпуклы вены
И пока их содержание не остыло
Первый и Первая проводили ночи и, что чаще, дни близко один к одному
Стоя перед взглядным голодом к настоящему взявшись за руки, а, в пути — радуясь случаю близости, выпадающему, по легендам, реже осадков из белого шёлка
Но в один из дней, они увидели в утра белом дыму
Вдали силуэт, тонкий, словно иголка
Он не стал значительно толще приблизившись, кажется, так, я помню
И сохранил странность пропорций, что вряд ли важно для этой истории, вообщем, он, не представившись, сразу спросил, хотят ли они получить то, что желают
Она — наклонила голову, ли смущённо, ли скромно
Он — застыл будто, ли в опору, ли в сваю
А тонкий, не дождавшись ответа, сказал, примерно, то, что звучит как:
«Вы желаете слишком разного и стоит подумать, прежде, чем самонадеянно направляться в разные стороны вместе, это я вам скажу, с приемника полным правом
Ни одно золото не сразу и в кольцах и в слитках
И только в легенде можно выжить двуглавым
Только лжецы скажут вам, что это возможно — так объединиться»
И тонкий закутался в свой пыльник из полупрозрачного, разбавленно-недомолочного, бледного, подрагивающего на холоднеющем северном ветре тумана
В ожидании, как знаков желает пустая страница
Или послушники – белошкурностей сана
Ничего ему не ответила Первая. И Первый ему ничего не ответил.
И тонкий, пожав свои плечи, поджав выцвевшие до не столько из, вот-вот, оттолкнувшейся от оттеночного монохрома, сколько падающей в него обратно пастели
Ушёл, продолжая вслух о невозможности пе’тель
В случае, когда оба пути — параллели
Первый сразу сказал Первой: «Он не прав. Моему сердцу лучше знать.»
Первая, конечно же, сказала в ответ что-то этому близкое, но, даже не призадумавшись, что удивило Первого не меньше, чем то, что он и ждал от неё такого ответа
Поцелуи теперь так же жгли, но уже — как печать
Первая думала, оба ли чувствуют это
Первый думал, что ничьи и никакие слова не имеют над ними силы
Первая смотрела на Первого и удивлялась, как такое возможно, быть настолько другим, настолько, пусть и прекрасно, далёким, настолько отданным в руки того, что «не она»
Ночью Первая видела их на дне одной и той же могилы
А Первый их видел в могиле одного и того же дна
Я, пожалуй, здесь отойду, подслушивать — почти, как читать дневники
Тем более, Первая, кажется, вот-вот заплачет, говоря, что ей не нужно ни одно платье, если ценой ему будет расставание с Первым, а он — перебивая её, ей говорит
Что ни одна, известная ему, сила не стоит её руки
Но слёзы, пока не потекут, закрывают вид
Но манифесты, высказанные не к месту, теряют в весе мгновенно
Но касания переходят границу от близости до её нарушения всего за один-два коротких, прерванных странным чувством потери опоры, вдоха и через несколько дней...
Я сказал «дней»? «Лет» же! Хоть это — второстепенно.
Так же, как например, цвет огней
Которыми были освещены оба, встретившись через, кажется, вечность
Первый был действительно твёрже стали — от движений до взгляда, на Первой было алое платье, оставляющее в глазах любого пятно в форме талии Первой на много минут
Сказать, что они не узнали друг друга — библиотечность?
Сказать, что узнали — понизить сонату в этюд?
Память не всегда на моей стороне, и я, кажется, в этот раз спутал немного:
Они больше не встретились никогда, но Первого видели таким слабым, что каждый желал по-сильнее пнуть, повинуясь хищной, наследованной через циклы, природе
А Первая носила исключительно платья цвета пыльной дороги
И все были довольны. И они тоже ….вроде
Нет, кажется, я снова ошибся: Первый, одевая доспех всё ждал, что хоть раз
В нём блеснёт отражение цвета вечернего солнца над штилевым морем. И, однажды, блеснуло, но это было не платье Первой, а настоящее солнце на берегу
А шелка её платья отражались в другой паре глаз
И другой неумело ловил её, когда она падала на бегу
И другой говорил ей тоже самое, что и Первый, но… я снова! я снова забыл!
Было так: Тонкий ушёл, Первый посмотрел на того, кого любит так сильно, что даже автор истории не смог удержаться и вытер ладонью след на шершавой щеке
И сказал: «Ни один преемник, такого не заслужил»
А Первая: «Догоним? У нас ещё есть по строке...»
Тонкий был больше, чем удивлён, что они были искренне с ним согласны
И что, несмотря на то, что это правда (преемники знают), двое всё-таки попытаются, взявшись за руки, пройти свои линии вдоль берега, пока солнце их ещё не остыло
И Тонкий первый раз за тысячу лет улыбался закату (на её платье. красный)
И тому, что вспомнил теперь, как выглядит настоящая сила
