Всему печальному

Золотинки в траве и седая хмарь стекленеют в преддверии сна,

Дольний мир наделил меня черным днем, как вершины — свободой пронзать,

Горний мир — попытался оставить жить, как живут менестрели людей,

Провалился.

Меня создала печаль по украденной встарь красоте,

Индевеющим звездам, чей горький взгляд человеку не расшифровать,

По мечтам пилигримов, драконам, тьме — от безумия до колдовства.

С сотворения мира проделав путь, эхо все еще гаснет в горах,

Величайшая песнь из возможных быть так же близко, как близко вчера,

Я, сокрытый туманом от вражьих глаз, обращаю ладони вперед,

Пропуская сквозь пальцы живую соль валинорских священных ветров,

Вспоминая о том, чего нет еще и не будет века и века,

Выдыхая слова и горячий пар в никогда (или только пока).

Через пепельный свет караван не нас перейдет високосный хребет,

Белоснежный раскат не одной грозы унесет мои песни наверх,

Даровать искупленье дано не всем, и не всем же дано укорять.

…как прожилки на листьях погибших Древ, ослепительной всходит заря.

Голоса равнодушных расколются, обнажив многоцветие друз,

Разногласия давних противников отлетят в предрассветную мглу.

В мировые запреты и правила я вонзаю рефрен и клинок,

Материнская прялка и плуг отца сожалеют своей пустотой,

То, что было и то, чего не было, прекращается точно не в срок,

Потому что стоглавая истина рассказала мне перед костром —

На далеком безжизненном севере умирается легче, чем здесь,

Но до смерти так много болит и жжет, что я должен увидеть как есть —

Не затмение слез, не отчаянье, не кривые изломанных рук, не печать на лице,

Но торжественность

Возведет мою скорбь в абсолют.