* * *
Когда Отец швырнул тебя на камни,
Еще не наделенного дыханьем,
Он проверял на прочность наши ткани,
Он проверял готовность для закланья.
Когда в пустыню гнал тебя Владыка,
Ломалась твердь от горестного крика;
Но мы – бойцы, от мала до велика,
Мы приняли смертельные дары,
Где самая далекая из станций –
Лишь первый шаг невиданного танца;
Где воля – просто способ разобраться
В соотношеньях долга и игры.
И, детских лет в раю почти не помня,
Ты дни свои заботами заполнил:
Учился зажигать костры от молний
И украшать рисунками жилье.
Твой скот стократно Пастырь преумножил –
Чтоб выбирал ты меж земным и божьим.
И проступали крылья из-под кожи,
Готовя пробуждение твое.
Среди светил ты проложил дороги –
И постепенно постигал в тревоге,
Что ты не бог, а лишь один из многих,
Как свет не вечен, не надежен кров,
Как искушает снова стать бесплотным,
Как иссушает, делает бесплодным
Мышленье в категориях миров.
Безбедная бесцельная нирвана
Не заслонила прОклятые страны.
Прощенный грех, заслуженная манна –
Как примешь их, не опуская глаз?
Дары ушли – песчинками меж пальцев,
Соблазнами для юношей и старцев.
А мы смогли суровыми остаться,
Когда Любовь испытывала нас.
* * *
Белый снежок – на черную землю,
Белые кости – в черную землю,
Белый мрамор – сквозь черную землю,
Чтобы земля породила – зелень.
Белые лилии – в черных озерах,
Белые рыбы – в черных озерах,
Белые звезды – в черных озерах,
Ибо земля породила зерна.
Белые храмы – в черное небо,
Белые руки – в черное небо,
Белые крылья – в черное небо,
Чтобы хватало воды и хлеба.
Белеет парус, чернеет море –
Бежим от глада в объятья мора.
Добыв сокровища из гробницы,
Печать греха унесли на лицах.
Но в Судный день, в неизвестном году,
Ослепив глаза и смутив умы,
Нас белые ангелы уведут
С пира во время чумы.
* * *
Не больно-то ученые, не слишком-то бесстрашные,
Мы одевались в черное в своих многоэтажках.
Мечтатели никчемные, наследники нечуткие;
Мы одевались в черное и не ложились сутками.
Далекие от святости и далеко не гении,
Мы одевались в черное по моде поколения.
Сознаньем обреченности порой донельзя гордые,
Мы одевались в черное, чтоб раствориться в городе.
Сценически-подчеркнуто – а может, так и правильно? –
Мы одевались в черное, как полагалось в трауре.
Кто с чаками, кто с четками – с голов вставали на ноги.
Мы одевались в черное. А грезили – о радуге.
* * *
Вечерами, когда луна повисает багровым шаром,
Нет-нет да и померещится деревенскому дураку:
Бледно-призрачный конь по Вселенной плетется шагом:
Ни к чему торопиться равнодушному седоку.
И летят под копыта лепестки одичавших вишен,
И смолкают навеки то девочка, то старик.
Битву с этим врагом для себя приберег Всевышний:
Даже самый отважный перед Смертью не устоит.
А дурак – он дурак и есть: ни забыть, ни сказать не может;
Он седлает прутик и скачет наперерез...
И в конце времен он окажется в войске божьем,
Даст ему ничтожный, но решающий перевес!
А наутро дурень на погосте роняет слюни
На коленях стоя перед чьим-то кривым крестом:
– Извини, Господь, мне опять помешали люди,
Поломали лошадку и силком затащили в дом...
* * *
Когда Отец пришлет по наши души,
Мы смоем грим и в зале свет потушим.
Мы снова обещания нарушим
И не вернемся вовремя домой.
Поймем себя, ошибки подытожим,
Простим врагов, и навсегда отложим
Укоры тем, кто нам всего дороже.
А время будет мчаться по прямой.
Свою тоску доверив бездорожью,
Мы просто исполняли волю Божью.
И обернулась величайшей ложью
Поэзия от первого лица.
По сути дела, нам гордиться нечем:
Что пламя зажигают наши речи,
Что тяжесть крыльев распрямляет плечи –
Естественно для воинов Творца.
Под серыми от смога небесами
Свою судьбу мы набело писали.
Наш мир не избалован чудесами,
Но нам благодарить не надоест
За призрак ивы в озере тумана
И за котенка в уголке дивана,
За блеск и черноту обсидиана,
За луч клинка и за крылатый крест.
