Матюхин ждёт: поближе подойдут.
Уже два дня, как взят в кольцо Малахов.
Две пушки бьют оттуда, где редут
француза бил без промаха и страха.
Почти сто лет назад - а как вчера
держали эти самые высоты...
Теперь вот навалилась немчура,
с лица земли стирая Севастополь.
Форсирована бухта, и тылы
отрезаны. И пали даже стены.
Когда-то с “Трёх святителей” стволы
здесь сняли, как с эсминца “Совершенный”.
Сойдя на сушу, он зимует тут,
весной снаряды вспахивают склоны,
и помещён его командный пункт
в донжон Корниловского бастиона.
Держаться за высоты, как тогда,
и бить, пока готово сердце биться.
Декабрьская “Красная звезда”
июнем полыхнёт в его глазнице.
Матюхин падает. Удар. Ещё удар.
И отступление уже неотвратимо.
Гудит висок: запомни, календарь -
тот самый день, когда погиб Нахимов.
“Ты здесь, где затопили корабли,
с товарищами лёг в одной могиле
костьми за эту землю - пусть снесли
твой памятник и склеп твой разорили.
А я уже не в силах направлять
огонь из наших взорванных орудий.
Я так хотел остаться здесь, земля,
где даже праха моего не будет…”
Когда-то уходили через рейд.
Матюхина бойцы несут посменно
к последней из упорных батарей
сквозь город. От контузии до плена.
Когда весной взрывается миндаль,
когда сирень кипит приливом пенным,
он всё же здесь. Стоит и смотрит вдаль,
забыв про смерть в застенках Бауцена.
