— Идите поближе — отсюда получше вид.
— Скажите, он очень опасен?
— Говорят, ещё ядовит!
— А он всё молчит?
— Х-хе, обычно молчит — он же рыба, холодный гад.
— М-да, незавидный у гада финал…
— Ну, как бы сам виноват…
А тот, кто его поймал — о-о, с риском и страстью! —
Большой Кубок взял
и солидный сертификат
на покупку рыбацкой снасти.
— Ну, како-ов! Я б его сразу к таксидермисту.
Висел бы в фойе, привлекал туристов…
— Но за умерщвление штраф
(хреновы природозащитники)!
Можно только в аквариумах,
временно или бессрочно
(лучше б, конечно, в проточной, но)…
Пара детских гляделок
щурилась на желтоватую воду,
на мерзкую взвесь чего-то подгнившего-кормового,
и различала рваный след от багра
на красивом серебряном брюхе
(приходила на ум почему-то серьга,
зверски выдранная из уха);
на тяжко-мучительное, с одышкой,
движение нежных жаберных крышек,
на жалобно-куцый край отрубленного плавника…
Милосердный Боже, что за тоска!
Нерыбья в рыбьих глазах тоска
(ну, детским гляделкам так показалось).
И детские брови сжались:
— Па-ап, я хочу…
— Что, опять в туалет?
— Нет. Пап, я хочу чтоб они его отпустили.
— Кого?
— Ну, его. Который сидит в этом ящике.
— Ха-а, ты что, дуралей?! Это ж трофей, сер-рьёзный трофей!
Редкий опасный вид (говорят, он ещё ядовит) —
знаешь об этом?
— Па-ап. Я не знаю… Не знаю, не знаю, не знаю,
пап, ничего я не знаю! Но я знаю точно-преточно:
никто не должен сидеть в таком тесном стеклянном ящике,
временно или... как там? — БЕССРОЧНО (?!)
В такой гадостной, грязной воде!
Ни в клетке, ни в ящике и нигде!
Даже если опасный, и ядовитый, и какой-нибудь… редкий.
— Ну, как мне тебе сказать, чтоб ты понял? Гхм-гхм, наши предки…
Наши традиции… Наши нормы юстиции…
В общем, отлезь, не нами придумано. Мир так устроен — и всё, заруби на носу.
…
— НУ… ОДНАЖДЫ Я ЭТОТ МИР… РАЗНЕСУ!!!
