Тупик, не совершаемый над нами,
Большая ночь до мировой потери...
Скажи, большая грусть, где у крыльца
Расчерчена посуда в два лица;
Где нас просрочили коктейли,
Не окуная в прорубь маяками.
В зеленой зоне пограничных плит
Через полет сквозь летний угол
Стоим, срывая у футурума погоны.
На пальце первом до сих пор поклоны
И прах заказанных мной пугал,
Что над воротами свободою парит.
Рука отводит в сторону качели,
Из глины хочет справно части две
Хоть на одну иль три соединить, разбив.
Невежеством покрытым заплатив
Перегибаем все, что сковано в конве
Безумства вечности, где все огни горели.
И в длинных лапах в желтых рукавах
Смотрелось вылепленное на месяц нечто.
А на тропе трех годовалых странниц
Прибили к позвоночнику тяжелый ранец.
Закрыл он то, что спрятано навечно
Открытых окон зеркало, зарывшись в прах.
Не дотянулся до того, что враз пропало;
Не взял с небес застрявшие ладони
И руки, что их брали летом вместе.
Творить Венеру не дано и в тесте
Ожидавших на разрушенном перроне
То Солнце, для которого Луну скомкало.
Устало шли оттуда до преступных
Синеющих у чая оборванцев —
Подтянутых слогов к закрытью темы.
Не забывая в суматохе нужной схемы
В строении тех образов цепляю иностранцев:
Другим для пыли на лицо доступных.
Не жду, что прояснится их досуг
В почетных номерах за ржавчиной решеток.
Но сколько стало их, несносных!
Все врут в отрядах длинноосных
В купании по перечню всех шмоток.
В стихах неважен мне тот звук.
