Надо что-то менять: отрекаться от выцветших истин,
поворачивать вверх по теченью усталую реку,
убирать запятые из тяжеловесных конструкций,
сокращать предложения, времени китча в угоду…
Только мне после всех этих мутно-пивных евхаристий,
после всех этих низких поклонов железному веку,
после вырванных с корнем немодных и вычурных буквиц
очень хочется выйти в тираж, не входя в эту моду.
Очень хочется выйти из поезда мартовской ночью,
потеряться во мраке столицы российских провинций,
стать пробелом одним между небом ее и брусчаткой,
по которой — кто с тростью, а кто с пистолетом — ходили поэты…
И глотать вместо дыма табачного серые клочья
ядовитых туманов, и верить, что скоро все птицы,
будут сыты одной зачерствевшей в кармане облаткой,
что наступит весна, а за ней — запоздалое лето…
И бродить по местам, от которых на сердце занозы,
но не чувствовать больше желания плакать стихами,
и гадать по трамвайным сетям о несбыточном счастье —
чашке свежего чая в такую сырую погоду…
Это блажь… Эта ложь с послевкусием плохонькой прозы,
не годится для века, который сожрет с потрохами,
завершив возлияньем пивным несвятое причастие,
и поставив ремиксы псалмов моих китчу в угоду.
Из цикла «Питеромания»
