13 мин
Слушать

Мечтатель

(Юноша 30-х годов XIX столетия)

Вера есть величайший акт человеческой свободы.

В. Жуковский

Мертвые суть невидимые, но не отсутствующие.

Отдадим справедливость смерти.

Виктор Гюго

I

Те образы, черты которых были

Так живы, так знакомы не одним

Моим глазам, и навсегда могилой

Заслонены и даже как бы смыты

Потоком лет — не призраки ли?.

Но они как бы вернулись и — зовут…

Или, безмолвствуя, мне указуют

На прошлое. И в этом прошлом я

Кажусь им тенью, мертвой для живых —

Живой для них, — по существу такой же,

Как и они. И вижу я себя

С другим лицом, в кругу других, когда-то

Мне близких лиц…

И вот одно из них,

Которых тень иль дух неуловимый,

Никем не ведомый, никем не зримый,

В моей душе иль в памяти моей

Приемлет вновь и цвет и очертанья

И голос — это милое лицо

Ровесника и друга школьных лет,

Поэта-мистика, который мне вверял

Наивные мечты свои. Увы!

В тридцатые года романтик юный

Сгорел от них, и на моих глазах

Угас навеки…

Звали мы его

Вадимом, а фамилия его

Была Кирилин. Будь он жив, — быть может,

Он так же бы боролся и с нуждой,

И с неотвязной музой.

Но его чело

Не знает терний, и он спит глубоко

В сырой могиле, и могилы этой,

Когда-то дорогой и орошенной

Слезами и увенчанной цветами

Из городских садов, теперь никто бы

И не нашел… Не долговечно наше

Посмертное жилище, как и все

На свете.

Но каким воскрес он

В моих воспоминаньях, как любимый

Товарищ, пусть таким и выплывает

На этот лист бумаги, для того,

Чтоб перейти в печать или в камин —

Что иногда почти одно и то же…

…. ……..

IV

В летний день, бывало,

По воскресеньям, уходил он в рощу,

Что примыкала к городскому валу,

И где паслись коровы. Звук свирели

Пастушеской и ржанье кобылицы

Стреноженной, и перекатный шум

Колеблемых дыханьем ветра листьев,

Как музыка, ласкали слух его;

И вдоль ручья он уходил далеко

От города; и как рыбак, который,

Закинув удочку, ждет целые часы

Улова, чтоб не даром голодая,

Прийти в свою семью с лещом иль щукой, —

Так, походя, весь день, он ждал чего-то

Необычайного: прислушивался к ветру,

Приглядывался к искрам солнца в струйках

Чешуйчатых, ласкающих камыш;

Или под тень развесистой ракиты

Ложился на песок, и напряженно,

Как бы подглядывая чей-то вечно

Теряющийся шаг, глядел он

На все далекое и близкое, как будто

Боялся проглядеть или проспать

Неведомое им в природе чудо

Или виденье… Сам не понимал он,

Что иногда таилось у него

В душе болезненной, готовой верить

И в красоту, и в бога, и в природу,

И в демона.

V

В двенадцати верстах

От города был монастырь. На берегу

Оки стоял он, заслонившись рощей

Березовой от столбовой дороги.

И летом он ходил туда — молиться.

Но что мудреного, что наш мечтатель

Любил крутой, высокий берег — вид

На луговую сторону реки,

Возобновленный, бедный монастырь

И те развалины, где находился

Великокняжеский когда-то терем.

Там, по преданью, жил когда-то

Или гостил великий князь Рязанский

(Олег, колеблющийся современник

Побоища на Куликовом поле).

Невзрачен был вид этих теремов

Или развалины: то был не замок,

И не дворец, а просто дом кирпичный,

Без потолка, с обрушенным карнизом

И маленькими окнами. (Без окон,

С подвальным входом, нижний был этаж).

Обломками старинных изразцов

И кирпичей засыпанные сени

Высокою крапивой заросли,

Тогда как на стенах, вверху, ютились

Березки и кудрявились кусты…

VI

Все проходили равнодушно мимо

Кирпичных стен неживописной этой

Развалины; один Вадим Кирилин

Любил там по часам стоять и слушать,

Как наверху весенний ветерок,

Порхая, шелестел листвой березок,

И как там пели птички… Это все

Невольно говорило сердцу и уму,

Что жизнь и знать не хочет ни о том,

Что было, ни о том, что будет. Всю

Природу удовлетворяет миг

Насущного… Но мы не таковы!

Без прошлого и будущего мы

Не можем жить, принадлежа всецело

Обоим, как растительная жизнь

Принадлежит корням, цветочной пыли

И завязи плодов. Между грядущим

И прошлым мы — таинственная точка,

Лучистая, которая нам светит

Или назад, или вперед… Кирилин

Любил, оглядываясь, рисовать

И нашу быль, и наши небылицы:

Немудрено, что стоя перед этой

Красноречиво-бедной стариной,

С ее нерадостно прожитым веком,

Мечтал он и, мечтая, домечтался

До лихорадочного бреда. Вот как сам

Описывал он мне свой странный бред,

Наверное прикрашенный его

Живой фантазией:

VII

«Всю ночь согреться

Не мог я; но, ты знаешь, я люблю

Простудою лечиться от простуды,

Прогулкой от бессонницы; и вот,

Не торопясь, дошел я до того

Монастыря, где схоронен отец мой

И где когда-нибудь меня зароют,

И там застал я позднюю обедню,

Заупокойную; но я заметил

У клироса Метелкина Захара,

А где Захар Кузьмич, там не могу я

Молиться — сам не знаю почему…

Быть может, оттого, что осуждаю,

А если осуждаю, то грешу,

И этот грех мешает мне молиться.

В приделе гроб стоял, и так сквозило

Тлетворной сыростью, что вышел я

На воздух, — голова кружилась, сердце

В виски стучало. Утро было тихо,

Тепло и пасмурно… Я был не в духе

И тосковал, и даже без причины

Готов был плакать… Незаметно, ежась,

Я подошел к обломкам, — сам обломок

Великого чего-то, может быть,

И беспредельного чего-то, — но чего?

Не ведаю… И вот невольно стал я

Глядеть в окно глухой, кирпичной

Развалины, и вдруг передо мной

Возник далекий век… В туманном

И пыльном полусумраке, в окне

Я увидал тесовую кровать

Под пестрым пологом; а там, за нею

В углу на гвоздике, ручник с каймою

Из деревенских кружев. — Протираю

Глаза и вижу: как во сне: к окошку

Подходит девушка и, пригорюнясь,

Одной рукой поддерживает локоть

Другой руки; камчатный сарафан

Еще не доверху застегнут; видно,

Не рано встала, подошла к окошку,

Задумалась и молча смотрит вдаль.

«Уж не княжна ли?. — думаю. У ней

На голове жемчужная повязка

И с длинными подвесками сережки

Из серебра и бирюзы… Вздохнув,

Она меня заметила — и брови

Слегка приподнялись, и потемнели

Большие, влажно серые глаза;

И как-то странно: розовые пятна

На молодом лице ей не мешали

Казаться страшно бледной.

VIII

Все-то

Вдруг замерло во мне, когда она

Заговорила… Господи! Какой

Прерывистый и ласково-плачевный

Был это голос: «Мальчик! ты не знаешь,

Какая день и ночь змея-тоска

Сосет мне сердце! Не котлы кипят

Кипучие, — ножи точат булатные…

Что будет с Русью?. Старший брат мой

В глухой степи тамбовской в плен к ногайцам

Попался и зарезан… Младший брат мой —

Дремучими болотами, лесами

Куда-то пробирался — и о нем

Ни слуху нет, ни духу: или леший

Завел его и заморил, иль ночью

Русалки утащили в омут темный…

Старуха мамка ждет сынка родного

Из Золотой Орды, и день и ночь

Сидит в лесу на пне и молча

Повязанной качает головой,

Все что-то шепчет; выплакала очи

И помешалась… Мой родной к Мамаю

Поехал ублажать его дарами;

Жених сбежал в Москву. Что с нами будет?

Неужто и взаправду затевает

Димитрий Иоаннович — московский

Великий князь — недоброе: войну

С татарами!.. Как будто есть на свете

Такая силища, что одолеет

Их полчища несметные. О боже!..

Как глухо все кругом! Как будто

Все вымерло… И голод, и пожары,

А я все жду — все жду, все жду чего-то

Ужасного… все думаю: придут

И если не зарежут, свяжут руки

И на позор неслыханный меня

Сведут на рынок и сорвут с меня

Мои одежды, потешаться станут

Моим стыдом и ужасом смертельным.

Недаром я все ночи напролет

Не сплю и вся дрожу, как листик

Осиновый… Скажи мне, мальчик,

Какие вести ходят? Что пророчит Фома-юродивый?.

Что ж ты молчишь,

Мой милый, мой болезный?»

IX

Помутилось

В глазах моих; забилось сердце;

Я бросился к окну, крапивой руку

Обжег и — в ужасе остановился…

В окне мерещился какой-то призрак,

Закутанный в лохматый саван… Но

Ударил колокол, и я очнулся»…

XI

Он стал рассеян и меланхоличен.

А меланхолия — болезнь: она

Таится в нервах и боится смеха;

И если улыбнется, то такой

Натянутой улыбкою, что ей

Становится неловко. Юность

Не церемонится: я стал его

Расспрашивать, стал приставать к нему:

«Скажи, скажи, здоров ли? Что с тобою?

Иль ты опять влюблен в мечту, в царицу

Своих воздушных замков?» И однажды,

В вечерний час, и на него нашла

Минута откровенности.

XII

«На днях, —

Сказал он, — праздник был в монастыре,

И, несмотря на зной, задумал я

Идти туда, и там застать обедню,

И с вынутой просфорою вернуться

К старухе няне; но, как ни спешил я,

Порядком запоздал. Застал толпу

На паперти и даже на погосте.

Чтоб протесниться в церковь, нужно было

Толкаться и давить мальчишек. Я

Пошел бродить по старому кладбищу;

Там видел я, как кое-где, накренясь

К сырой земле, подгнившие кресты

Линяли; каменные плиты были

Покрыты лишаями, желтовато-

Оранжевого цвета, или мохом

Коричнево-зеленым. Письмена же

Славянские, которых уж давно

Никто не разбирал, истерты были

Ногами и засыпаны землей.

Все навело меня на мысль, не здесь ли

Покоятся останки той княжны,

Которая весной в окошке мне

Мерещилась…»

Тут мой приятель, помню,

Пустился в рассужденья. Повторить

Их слово в слово нетлогу я; но

Таков, по крайней мере, был их смысл:

«Я знаю, прах ее давно исчез,

Рассыпался и с ветром, может быть,

Вокруг меня носился вместе с пылью…

Так если я спрошу тебя: куда

Осел дымок соломинки спаленной, —

Ты без труда мне тотчас же ответишь:

На камни, на траву, на человека;

Но где рассеялось ее сознанье?

В какую превратилась пыль — печаль?

Или на ком ее осело чувство —

Любовь ли, ненависть ли — все равно?

Кто скажет? Даже ты не скажешь», —

Добавил он наивно. — К нам не шло

Ни философствовать, ни задавать

Неразрешимые вопросы; мы

О них мечтали, и решали их

По-своему…

«Итак, вообрази, —

Он продолжал, — вообрази, что если

России и теперь грозят враги,

И ежели беда не за горами,

То что мудреного, что то же чувство

Тревоги и печали, тот же страх

За родину проснулся в этой тени,

Что веет около развалин — или

Вокруг того гнезда родного, где

Так безотрадно в страхе и тоске

Прошла ее вся молодость?. Иначе

Как это все понять?.» Тут он хотел

Еще добавить что-то, ко запнулся,

Потупился и покраснел,

XIII

«Ага!

Я, значит, прав был: ты влюблен

В свой глупый бред, в свою больную

Фантазию!» — «Фантазия ли это? —

Сам рассуди, — воскликнул он, — я шел

С кладбища, среди старых теремов

Великокняжеских, — и уж хотел я

Пройти на ту лужайку, где тютюн

Курили кучера и поджидали

Своих господ, а возле экипажей

Помещичьих разнузданные клячи,

Маша хвостами и обороняясь

От оводов, щипали мураву

И в старых хомутах своих казались

Счастливее меня — так благодушно

Жевали и оглядывались. Шел я,

Задумавшись, и вдруг на перекрестке

Двух узеньких тропинок, где цвели

Акации, я поневоле дрогнул

И стал, как вкопанный. В пяти шагах

Передо мной была озарена

Сиянием полуденного солнца

Красавица. О, никогда еще

Глаза мои на свете не видали

Такой небесной, чистой красоты!

Я ею поражен был, как виденьем —

И замер… Девушка была в простом

Суконном черном платье; бледный

Овал лица ее и белый лоб

Был оттенен приподнятой вуалью;

Глаза, большие, синие глаза,

Задумчиво из-под густых ресниц

В молитвенном каком-то настроенье

Куда-то вдаль глядели, и в чертах

Ее лица, казалось, грусть была

Незримая, а пряди пышных

Темно-каштановых волос ее вились,

И ветерок слегка ласкал их, словно

Остерегаясь смять их. Говорят,

Мадонна Рафаэля — совершенство;

Но совершеннее того, что дал мне бог

Увидеть — я не знаю… «Уж не сон ли?» —

Подумал я… И мне хотелось

Заговорить; но у меня язык

Прилип к гортани…

XIV

Вдруг она очнулась

И тотчас же заметила меня.

Она заметила смешной восторг мой,

Мои с таким наивным изумленьем

Приподнятые плечи, улыбнулась,

Потупилась и, опустивши складки

Своей вуали, легкая, как тень,

Исчезла за стеной и, может быть,

У паперти вошла в толпу. А я?

Увы, я, как дурак, на том же месте

Стоял, как вкопанный, — был, как в чаду

Или в тумане. Мне хотелось плакать,

И ликовать, и славить бога.

Я все забыл… Когда же спохватился,

Уж было поздно.

Рассеянный, горячий,

Весь как в огне, напрасно я искал

Глазами образ, или хоть намек

На ту, которую я так безбожно,

Так глупо прозевал. В коляски,

В четырехместные кареты, в дрожки

Старинные заглядывал. — Нигде!

И так, порывисто дыша, я вышел

На пыльную дорогу. Несомненно

Своих знакомых я бы не узнал,

Когда б их на пути случайно встретил.

В моей душе все путалось, все было

Восторженно и глухо. Я не шел —

Летел, как бы по воздуху, навстречу

Таинственной улыбке. Красота

Воочию явилась мне, меня

Заметила и даже улыбнулась, —

Чего ж еще?

И, знойный весь, к обеду

Вернулся я домой и, может быть,

Впервые распахнувши душу, молвил:

«Есть в мире чудо — и не даром, братцы,

Я все искал его — теперь я знаю,

Что это чудо — красота».

Никто

Меня не понял. Только старший брат

Пробормотал: «Пожалуйста, любезный,

Садись и чепухи не городи»…

XVI

«Скажи, куда девалась красота?

И если есть она на белом свете,

Зачем она скрывается, как клад,

Зарытый в землю скрягой? отчего,

Куда я ни гляжу, нигде не вижу

Божественного образа? Вот вы

Влюбляетесь… и знаю я, в кого…

И что же?, разве это красота?.»

Тут я не вытерпел — спросил Вадима:

Ужели он при всем своем блужданье

Кругом да около нигде не встретил

Той девушки?.

«Ни разу, — оборвал он, —

Нигде, ни разу!..

Не напоминай!..»

Смеясь, я заглянул ему в лицо,

А он поник и опустил ресницы.

Мы помолчали…

«А княжну я видел, —

Вдруг он проговорил, как бы очнувшись, —

Ту самую княжну, что, помнишь,

Когда я в лихорадочном бреду

Стоял перед развалиной и грезил?.» «Неужели?.»

«Ну да… не наяву, конечно,

Во сне… но это было так же ясно,

Как наяву. Мне снился, братец мой,

Какой-то тихий, летний вечер; далеко

Распространялись сумерки; заря

Из-за реки румянила туман,

И всенощная отошла в монастыре.

Монахи вышли в черных клобуках,

К ним подкатили тройки, и они

В какие-то телеги шумно сели

И с колокольчиками укатили…

Но хоть они меня и звали, я

Остался и в досаде на кого-то

Попал на монастырское кладбище.

Иду, жду месяца из-за тумана;

Но нет ни месяца, ни звезд; одна

Вдали лампада светит. Вдруг, направо,

От узенькой тропинки, мелким щебнем

Посыпанной, я вижу над могилой,

Или над черною, разрытой ямой,

Поникла девушка. Она стоит

Ко мне спиною так, что мне не видно

Ее лица; одну ее повязку

На голове да косу я заметил,

И тотчас же во сне подумал: «Ах,

Нельзя ли избежать мне этой встречи!..

Зачем она?» Я угадал чутьем,

Какая это девушка… она —

Та самая, которая в бреду

Мне грезилась в окно кирпичной

Развалины… И странно, почему-то

Я и во сне ничуть не сомневался,

Что это — не живое существо,

Что это — призрак. Сердце у меня,

Как говорят, захолонуло; тайный ужас

Подсказывал: «Беги, беги, пока

Она не обернулась»…

Но она

Вдруг повернула голову и тихо

Проговорила: «Это ты, мой мальчик?»

Я так и замер; слышу в тишине,

Уже знакомый мне, певучий голос,

И нежно-ласковый, и горький… вижу,

Она меня рукою манит и лепечет:

«Уж я ждала тебя, ждала, мой милый!

И ждать устала!»

Я перекрестился.

Стою и слушаю:

«Жених мой пал

На Куликовом поле, пал в бою

С татарами… вернулся мой отец —

И не нашел меня… придут баскаки —

И тоже не найдут: я схоронилась, —

Да и тебя сумею схоронить…»

От этих слов, признаться, у меня

Колючий холод пробежал по телу.

А я, как заколдованный, стою

И слушаю…

«Пока жила я, мне любить хотелось.

Бог не привел, и злые люди

Не захотели… я жила одна

У батюшки в высоком терему

И ныла сердцем; не с кем было

И поделиться мне мятежным горем.

И я ушла… и спряталась. Никто

И не заметит, как сойдемся

Мы в темноте; никто нас не осудит:

Ни бог, ни злые люди. Я люблю

Тебя, мой ненаглядный, мой желанный…

И в тесноте нам сладко будет спать,

И до людей нам дела нет. Ты — мой,

Навеки мой!..»

И очутился я

От этой страшной девушки так близко,

Что я уже не мог не ощущать

Ее неровного дыханья на своем

Испуганном лице. Она дрожит

От радости и страстного порыва,

И задыхается и уж не говорит — —

Бормочет что-то… Серые, большие

Ее глаза горят; она руками

Охватывает стан мой и влечет

В то темное пространство, что зияет

У самых наших ног. Я вырываюсь —

И не могу освободиться…

Няня

Услышала мой стон; из коридора

Вошла ко мне, перекрестила.

Я

Узнал ее не скоро; но очнулся

И поднял голову. Вот как я видел

Мою княжну».

«Эх! — выслушав его,

Подумал я, — не сочинил ли ты

Свой сон? Рассказываешь так красно.

Как будто ты и мог припомнить все,

Что слышал ты во сне!»

Мы помолчали.

«Все это пустяки, — сказал я наконец, —

Глупейший кошемар! Гроша не стоит

В сравненье с тем, что испытал ты,

Когда блуждал по нашему уезду».

«Неужели, — сказал он, на прощанье

Пожав мне руку, — этот глупый сон —

Без всякого, без всякого значенья?»

«Без всякого», — сказал я и ушел.

XVII

Смешон мечтатель мой, исколесивший,

Быть может, сотни верст, пешком, без денег

И без сопутника, с одной надеждой

Не нынче-завтра, где-нибудь, случайно

Увидеть ту, чья красота глубоко,

Как знойный луч, в его проникла сердце.

Ведь он пошел на поиски за ней

Не для того, чтоб ей в любви признаться,

Не для того, чтоб ею обладать,

А для того, чтоб видеть — только видеть,

И насладиться этим лицезреньем,

Как наслаждаются святые старцы

Или аскеты, созерцая образ

Мадонны — лик небесной красоты,

Что озаряет тихим светом пх

Молитвами прославленную келью,

Он верил, что на свете существует

Божественная девушка, и верил,

Что за ее свободу он готов

Идти в огонь и в воду. Стих его,

Небрежный и подчас неловкий, стал

Певучее, и я, его судья

Неопытный и даже, может быть,

Пристрастно-невзыскательный, ему

Пророчил славу. Что такое слава —

Он понимал по-своему. Быть может,

Под этим словом мой неисправимый

Мечтатель разумел триумф Торквато

Или Петрарки… может быть, ему

И снился русский Капитолий…

Будь жив он, как бы изменился он!

Из зла и блага, из противоречий

Того, чего он ждал и не дождался,

Какую б он блистательную соткал

Одежду для своей тревожной Музы!..

И эта Муза нам была б родная…

Но он не вынес их — противоречий этих…

И первый беспощадно нанесенный

Удар его мечтательному сердцу

Был для него ударом роковым.

0
0
Подарок

Яков Полонский

Стихи Якова Полонского. (7 [19] декабря 1819, Рязань — 18 [30] октября 1898, Санкт-Петербург) — русский поэт и прозаик. Автор стихов: Утро, Ф.И…

Другие работы автора

Комментарии
Вам нужно войти , чтобы оставить комментарий

Сегодня читают

Мечтатель
Как гоблин свою монетку искал
Зеркальное отражение
Ryfma
Ryfma - это социальная сеть для публикации книг, стихов и прозы, для общения писателей и читателей. Публикуй стихи и прозу бесплатно.