С высоты открываются виды на сотни миров:
неизменную, вечную силу таёжной реки;
лабиринты тропинок и улиц, сплетённых хитро́;
разноликий прибой, оживлённый всему вопреки.
Вопреки нерушимости гладкого панциря льда,
вопреки обломившимся маховым перьям крыла,
высота — или ты? — говорит мне, что я молода,
что мне нужно и важно, что можно отмыть добела.
Высота убеждает негромко: давай, оттолкнись,
воспари, позабудь, отпусти. Улетай налегке.
Я безумно боюсь слишком быстро обрушиться вниз —
не орлице едва ли освоить спираль и пике.
Не орлице. Орлёнку. Пора бы и это признать.
Всем птенцам заложили науку простых виражей;
кто-то — я — под чужими конспектами вяз допоздна,
кто-то плакался: мам, повтори, я запомню уже.
Неразборчивый почерк запутал, завёл в никуда
и не дал мне умений писать молоком между строк;
только прямо — любовь и полёт одинаковы, да?
Я мечтаю взлететь.
Ты, пожалуйста, дай мне урок.
