В ожидании занавеса, жалкий актеришка, тщетном:
Его украло время, невидимое, навсегда.
И оттого буквы мои построчно и звуки мои понотно,
Но мелодии - дрянь и слова - не слова, вода.
Последняя лента Креппа, но реплик, похоже, хватит,
До прихода Годо и скончания этого века,
И полон по прежнему зал и непростительно кстати
Лить слезы в оркестровую яму, рассчитывая на чей то смех.
Во мне бродячий актер или я в бродячем теле актера:
Что твой сиамский близнец или клоуна каверзный клон:
Богатырь на распутье, кот-баюн в плену Лукоморья,
Гамлет, призрак отца, Арлекин, Дуралей, пустозвон...
За каждым актом в антрактах все та же победа страсти,
За кулисами, в гримерке или Мельпомены похоронах,
За каждым фактом надежды - отсутствие мнимого счастья.
Отвращение к язвам яви и снов бесконечный страх.
Но публика-дура рукоплещет дьяволу и смеется над богом,
Все громче и громче, скандируя в равнодушную пустоту.
И актеришка бьет челом ей, переминаясь с ноги на ногу,
Позабыв о свободе выбора и устав стоять на посту.
И на сцене все то же и в зале все те же, ныне и присно:
Бедлам, проституция, философия, политика и разврат.
Но время все стерпит, себя растворив в артисте
Множество, помноженное на бесчисленное множество крат.
В ожидании занавеса... Года, века, тысячелетия,
Эпохи, цивилизации, супер-герои и супер жертвы.
Меняются публика, вкусы, сословия и созвездия,
Но все они - лишь задник, поскольку смертны.
И пьесу не отыграть, пока есть время, актер и зритель,
И богу и дьяволу плевать, кто там прав и кто виноват.
И занавес не дадут, пока не сгниют и не порвутся незримые нити
Послушных марионеток, смотрящих всегда назад.
В ожидании занавеса я, актеришка, тщетном...
