Почти неслышно вошла в квартиру,
Бросила сумку на валик дивана,
Закрыла двери - заслон от мира,
Дешёвой водкой промыла рану.
Навстречу вышла её собака,
Слепая собака с седыми ушами,
Ждала от неё какого-то знака,
От ожиданья бока дышали.
Лизнула ногу – во тьме, на запах,
Слепыми глазами выразив счастье.
Глуха… не слышит ни гроз, ни залпов…
Преданно лижет нос и запястья…
На кухне чайник с холодным боком
И не помытая с вечера стопка.
Она заправила за ухо локон
И положила палец на кнопку.
В окне завыла электроскрипка,
Рыдала за тех, кто сам – не может.
В венах от крови тепло и липко,
Стражники-клапаны кровь стреножат,
Не дают ей сбежать против течения
Или пульсировать, как в артерии,
Всегда – по туннелю, в одном направлении.
Заперта кровь за железные двери.
И чайник шумел, и скрипка играла,
И губы кривились, как будто в улыбке.
Она у себя своё сердце крала,
Кусками рвала – и бросала скрипке.
Кровавым мясом сердечных тканей
В ошмётках артерий и перикарды
Кормила скрипку. Но кровь в капкане,
Эритроцитов в ней – миллиарды…
Освободила… разрезала путы…
Чувство вины отпустила наружу,
Вены под ним до земли согнуты -
Не распрямить. Священник не нужен.
Освобождённые эритроциты
Красным ручьём убежали в небо,
Где-то над радугами разлиты…
В радугах рáвны и быль, и небыль,
Счастливы все, кого полюбила:
На радуге нет центробежной силы.
Слепая собака глухо завыла,
И скрипка вступила, и было красиво.
