Воистину, через тернии...
Я привыкла получать от него короткие весточки: открытки, письма на одну страничку, написанные редкостным ныне каллиграфическим почерком. Иногда в конверт вложено стихотворение. Вот одно из недавно полученных.
Я вспомнил сегодня снова,
Найдя пожелтевший том,
Как с бабушкой в воскресенье
Шёл в молитвенный дом.
Я так горячо молился,
Боясь спугнуть тишину:
— Господи, оживи мне
Хотя бы руку одну!
А он меня не услышал,
А он промолчал в ответ...
Эти руки, слабые, словно сведённые судорогой, прижатые к груди, мне и бросились в глаза при первой встрече с Колей Хмеленком. Было ему тогда немногим больше семнадцати лет. Он только что окончил школу в маленькой деревушке Савичи, что под Брагином.
Учителя рассказали, чего стоило Коле, перенёсшему детский церебральный паралич, обучение в школе. Плохо слушались руки, с трудом давался каждый шаг. Писать он мог только стоя, зажав непослушную ручку в обеих руках. И так — все десять школьных лет. Окончил десятилетку одним из лучших в классе.
Но не только редкое мужество поразило меня в деревенском подростке. Его рисунки, безыскусные, полудетские, ошеломили своим цветом и светом. Мальчик любил рисовать родной дом, берёзу возле калитки, деревенскую улицу, убегающую в поле. Всё это было залито ярким солнечным светом. Казалось, бревенчатые стены дома на его листах излучают тепло. Какой же свет жил в душе этого мальчика, который и рос-то без матери, только с отцом и бабушкой! Хотелось понять, что было источником этого радостного взгляда на мир. Доброта людей, его окружавших? (В деревне все знали и жалели Колю). Самоотверженная любовь отца, простого совхозного плотника, живущего в вечной готовности прийти на помощь сыну?
Или неведение, непредугаданность своей судьбы?
Если бы он знал, что ему предстоит...
Тогда в дом Коли Хмеленка меня привело его письмо в редакцию “Советской Белоруссии”. В нём он просил о помощи. Точнее — о справедливости. К Николаю бездушно отнеслись в Минском институте иностранных языков, куда Хмеленок послал документы о поступлении на заочное отделение немецкого языка (он им увлёкся уже в седьмом классе, одерживал победы на районных олимпиадах).
Я написала очерк о Коле Хмеленке “Преодоление”. Взволнованные его судьбой, читатели откликнулись сотнями писем. После этого вуз исправил свою ошибку, и Коля стал студентом. Пять лет он дважды в год приезжал в Минск на зимнюю и весеннюю сессии. И всегда с ним рядом был отец, без чьей помощи сын не мог обходиться. Закончил Николай вуз с красным дипломом.
Ещё одна победа над недугом, над судьбой.
В школе, которую он окончил, ему побоялись дать уроки. “Что это за учитель, который и мел-то в руке не удержит?!”
Опять вмешалась газета, помогла.
Но главное было в нём самом. Как войти в класс и увидеть десятки пытливых, озорных, любопытных детских глаз? Как заставить их себя слушать? Увлечь красотами чужого языка? В одном из писем он напишет мне: “Иногда бывает больно видеть, как ребята с жалостью смотрят на меня, помогая мне. Тогда я стараюсь улыбнуться, как бы тяжело ни было на душе. Я не очень люблю, когда меня жалеют”.
Позже доведётся побывать на уроках Николая Хмеленка. И снова он поразит меня теперь уже педагогическим мастерством, полным владением классом. Как опытный дирижёр, учитель умеет удержать внимание ребят то незаемной мыслью, то ярким образом, то шуткой, а главное — доверием и уважением к ученикам.
Взята ещё одна высота в его судьбе.
Но впереди ждало новое, быть может, самое тяжёлое испытание — адское пламя Чернобыля. Оно полыхнуло в трёх десятках километров от Савич. И не было от него защиты. Кто мог, уезжал, уходил. А если ноги еле ходят?..
Целое лето прожил Николай Хмеленок в своей деревне, всё зная и понимая. Дозиметристы бесстрастно отсчитывали нарастающее количество миллирентгенов, поглощённых людьми заражённой зоны. Николай назовёт эту цифру в своём письме. Напишет об этом без страха, без гнева. И как приговор себе, закончит письмо словами: “Буду вместе со всеми, стану свидетелем всех событий”.
Только к концу сентября Хмеленку найдут место в другой школе. В маленькой деревне Недойка Буда-Кошелёвского района, густо отмеченного теми же радиоактивными “пятнами”.
Здесь молодого учителя “из зоны” приняли хорошо. Предоставили просторный дом. Но здесь и догнала эту семью зловещая радиация. Сказалось, видно, что они целое лето прожили под боком у разъярённого атомного реактора. Слегла бабушка, вскоре её похоронили. О себе Николай напишет из Недойки: “Здоровье совсем расклеилось. Всю зиму преследовали непрерывные простуды. Начали подводить сердце, нервы”.
Не успел отец выкарабкаться после инфаркта, как вскоре — новая беда: кровоизлияние в мозг. Подломилась, рухнула главная опора Николая. Два инвалида, два беспомощных человека остались одни в пустынном доме. Были у них родственники в Светлогорске. Туда бы и перебраться. Николай писал в разные инстанции, вплоть до Верховного Совета, республики, просил выделить там жильё. Отказали. Не положено. “Вам уже один раз помогли”.
Письма от Николая Хмеленка перестали приходить. Потом, спустя несколько месяцев, пришла открытка из Городни, маленького городка на Черниговщине. Там живёт замужняя сестра Николая. Где-то рядом с ней поселился и он с больным отцом.
Если судьба бьёт и бьёт человека, если путь его оказывается каменист и крут, как сохранить душевную стойкость, как не запросить у судьбы пощады? С тревогой ждала я очередного письма от Николая. Хватит ли у него сил одолеть и это испытание? Хватило! Получила послание почти ликующее: “Тороплюсь сообщить Вам, что меня взяли на работу в Дом пионеров и школьников. Я снова среди детей!.. И люди здесь доброжелательны”.
Когда-то деревенский мальчик-калека просил у Бога оживить ему хотя бы одну руку. Господь не внял молитв ребёнка. Но он вдохнул в его душу редкостную стойкость, силу и терпение.
… Я привыкла получать от Николая Хмеленка короткие весточки. Я жду их. Мне надо просто знать, что живёт на земле этот человек.
Дина МАНАЕВА,
г. Минск
«Советская Белоруссия»Больше