Leonid Inberg

Когда бы я был прагматичен и прост
И исходил бы из чёткости правил,
То я бы оставил нетронутым холст,
То есть не трогал, как есть бы оставил.

Любовь моя, провинция! Поникшие дома
Скалой стоят поблизости у местного ларька.
Бреду по тихой улице, шагая ровно в такт
Той песенке, что кончится, вступая в полумрак.

Сон пополудни, сон без рассвета:
Солнце закатное рвёт треугольник
Тени бесплотной, щели паркетной,
Как сзади тихо подкравшийся школьник

Бушует время, склочный немощный старик,
Секундной стрелкой отстукивая дробь.
Он знает всё: часы любви, пустой борьбы
Амбиций, легко расколотых о лоб.

Пластмассовый мир, потайное окно,
Растерзанный свет на бортах жалюзи.
Разгулье теней по веткам метро
До часу утра, а то и шести.

(посв.)
Вредная, стыдливая привычка –
Встречать и помнить лёгкость, красоту.
Что ж теперь? Ну да, так вышло, вышло!

Грустит фонарь, изломанный апостроф,
Без повода, без ясности, без вздоха.
И грезится ему скалистый остров,
Где солнечного света очень много.

Знакомство сакуры роскошной
И капель скромности росы
Я видел через мост нарочно,
На землю обронив холсты.

Насколько юн, настолько обезбашен
В порывах светлой, искренней любви:
В руках моих застывший шорох платья,
Девичий стон касается двери.

Нема, скучна, отчаянно нелепа,
Едва проснувшись ото сна,
Стучит в окно, и словно бы робеет
Заиндевевшая весна.

От бессонницы мается облако,
Теряет в полуночи снег.
И фонарная линия тонкая
На окнах играет в забег.

Одна лишь строчка: «Не прощаюсь»
Сочится в скомканном листе.
В строке ты вся, ты вся такая,
Но в этот раз дом опустел.