Ольга Ермолаева

За Волгой, ударившись оземь, кувыркаючись, как головня,
он не дает мне заснуть, просвистав сквозь лесной океан…
…Когда ты вспомнишь младенчество, воспитанник мой, каштан,
то над собой увидишь склонившуюся меня

Просила тебя у мертвой и выпросила у мертвой

О, на губах столько соли с кожи твоей этим утром,
мой сияющий мальчик

Сказал: – Напиши мне стишок
–
на, возьми же, дружок…
…Мы словно в плену, и везде бэтээры и танки,

В кирзовых сапогах скользить по горной глине,
иль ставить формы с тестом к дотлевшим уголькам…
Муссонные дожди на Сихотэ-Алине
речной плавучий сор прибили к тальникам

Я так же, как ты, от стыда опускаю ресницы,
когда что-то лепит, как, рухнувши с дуба, Москва
по ящику… Знаешь, уже перешло все границы
твое невниманье ко мне

Вот сойдешь с ума и станешь Юрия
ждать из гарнизона ежедневно…
Он не там, где в мареве Даурия
как в хрустальном — мертвая царевна

Мне жаль тебя терять, мой пылкий бедный разум,
ну потерпи еще, сокровище мое

У нас варьянтов нет, хотя воскресший Лазарь

…Он пашет на той же волне и безумно созвучен со мной,
а всем остальным, как мадам аравийских пустынь,
закрывшись до глаз, лепечу: “Проходи, мой сахиб, стороной

Микадо, со львом дареным в мерцающем сне паря,
напомню: еще просила о Шилке и об Ононе…
Глохнет в тумане колокол буддийского монастыря:
сонного сердца ритм — в “Адажио” Альбинони;

Вешнего пала возлюбленный дым

Дымной волной полонило
Внутренность «скорого», рвущего в Крым…

Ты стал таиться
О, не бойся испугать:
я твой состав теперешний не знаю,
но коль его способен напрягать –

Всю эту печаль невозможно вместить целиком:
Господь нам такого не предусмотрел напряженья;
я думаю, даже и слух замыкался замком
в эфире, ревущем ревмя, Бородинска сраженья

На каблуках-то и то к голове удалой
не дотянусь — и пригну ее с нежною силой:
зеленоглазый, и волосы пахнут смолой

На Ярославском — Равиль
— татарка зовёт;
всяк оживлён, тем не мене, никто не пьян

… Бедный серебрящийся висок
Жадно на Казанском целовала
И про сей заветный перстенек
Милому, смеясь, напоминала…

Барин, под самым солнцем, под облаком журавли
в чудовищном токе воздуха: как нить, как рваная сеть…
Рифейский гений с зашитым ртом в приисковой прибрел пыли,
манкируя бездной пространства — где Сетунь, а где Исеть