Птичье
Осень; и птиц перелётных стаи
тянутся на юга,
с озера, с поля, с ветвей взлетая -
многие дни в бегах.
Осень; и птиц перелётных стаи
тянутся на юга,
с озера, с поля, с ветвей взлетая -
многие дни в бегах.
Перемолотый в пыль подорожную,
разлетаешься ты во все стороны,
и слова твои все многосложные -
только шорох листвы на ветру.
В безмолвной этой пустоте дышать не слишком хочется.
Сейчас бы воздуха вдохнуть, сбежав, покинув плен, -
но невозможно. Ты ведь знал, что скоро всё закончится,
и ты останешься один - один в кромешной мгле.
Из застоявшихся болот, из плена серых стен
сорваться прочь опять зовёт желанье перемен;
забить на всё, забыть про всех, рюкзак-замок-вокзал -
и ехать вдаль сквозь мокрый снег, куда глядят глаза.
Настанет день, когда мой долгий путь
сведётся к столь банальному исходу,
как смерть. Печально, но - не в этом суть,
как и не в том, когда, и где, и как;
Когда-нибудь всё прекратится:
стрельба и разрывы снарядов
утихнут, и радостно птицы,
как прежде, рассвет воспоют.
Человечеству очень страшно.
Человечеству одиноко.
Человечеству сносит башню
ожидание п*здеца.
Этот социум - мы: золотые колючие прутья.
Мы застряли меж них, наши крылья бессильно дрожат,
наши перья в крови, как осенние листья, кружат,
укрывая рябым полотном всех дорог перепутье,
На лестницах многоэтажек
порою бывает так страшно,
порою бывает пронзительно страшно
без гладкой опоры перил,
Когда-то - много лет назад - с варганом и вином
мне доводилось здесь бывать. Окно, окно, окно -
в одном темно, горит в ином уютный тёплый свет:
многоэтажное панно, в котором меня нет.
Мама, ты помнишь? - мне пять, я болею снова,
раннее утро, темно, городок в снегу;
чёрствый февраль под пальтишко залез ознобом,
по телевизору вновь предрекли пургу,
мы на вокзал, утепляя шарфами лица,