Перемолотый в пыль подорожную,
разлетаешься ты во все стороны,
и слова твои все многосложные -
только шорох листвы на ветру.
Тёплым днём ли, прохладною ночью ли
всё кружатся над Городом вороны,
и сознанье над картами корчится,
набросать не способно маршрут.
Через годы горами от Города,
через скалы, калёным оскалены,
вкруг заборов, кордонов - аккордами,
по полынным полям - в полынью,
хороводом с унылыми мордами,
с песней хором тотемам поваленным,
на попутках - окраиной Мордора
на короткую вписку в Раю.
Что ты ищешь, простуженно шмыгая,
в Городских лабиринтах прокуренных?
Проводив Ариадну до выхода,
её нить ты пустил на шнурки.
И на берег все крысы попрыгали
в тишине перед новою бурею,
но своими любимыми книгами
ты успел подпереть потолки.
Ну а там, наверху - тараканы ли,
иль у Карлсона бродит вареньице -
но швыряются в стену стаканами,
заглушая, как гонгом, грозу.
Лето в Лету ли, в Гангу ли кануло,
серебром скоро золото сменится,
и деревья рукой великановой
закрывают просвет амбразур.
Так чего же ты ищешь, бесстыжая,
оголённая до неприличия,
Вавилоном до донышка выжжена,
но полна пустотою, душа?
Ветер шепчет страницами книжными,
осень стонет прощаньями птичьими,
всё своею дорогою движется,
и колёса булыжник крушат.
Поспешай поскорей на обочину,
на камнях спотыкаясь разбросанных,
да вставай кое-как, обесточенный,
под защитой трёхглазого пса.
Лабиринт никогда не закончится,
ты не вымолишь лета у осени,
и опять Вавилон расхохочется
на врагов и друзей голоса.
Перемолотый в пыль под колёсами,
пережёванный бурей и штилями,
раны прячь под опавшими звёздами,
будто это - твои ордена,
да воспользуйся грёзами-вёслами,
да скорее греби от погибели -
может быть, доплывёшь и до острова,
где сирень, и рассвет, и весна.
А пока - только сумерки серые,
да задворки с болотною тиною,
да надежда поцапалась с верою,
да любовь прое*али впотьмах...
Вавилон не считается с мерою,
вычитая свободу рутиною,
и душа твоя будет не первою,
не осилив решительный взмах.
