В безмолвной этой пустоте дышать не слишком хочется.
Сейчас бы воздуха вдохнуть, сбежав, покинув плен, -
но невозможно. Ты ведь знал, что скоро всё закончится,
и ты останешься один - один в кромешной мгле.
И все, кто рядом был - вдали, в своих пустотах спрятаны,
и не проникнуть пальцам рук за эти рубежи;
смешны, бессильны, кулаки лишь мажут стены пятнами,
и пятна сложатся вот-вот в четыре буквы: ЖИТЬ.
Останки летнего тепла октябрь съедает, чавкая.
Там, за стеною - мокрый снег, на лужах первый лёд...
Там кто-то смог себя спасти пальто, шарфом, перчатками,
там кто-то знает, для чего идёт, поёт, живёт.
А ты опять наедине с привычною отравою -
из тишины, из табака, из памяти о Ней -
и то ли бредишь, то ли спишь, дышать мечтая травами,
на скалах руки разбросав в прохладной вышине.
Переживёшь. Перечеркнёшь ненужное-неважное,
перезимуешь - до весны, когда снега сойдут;
и снова понесут ручьи кораблики бумажные,
и твой кораблик тоже встанет в эту череду.
И разорвётся темнота, и зелень в небо ринется,
и руки, всё ещё в крови, вновь лягут на штурвал...
Вот только б с курса не сойти - да вдруг не опрокинуться,
когда ударит по бортам девятый страшный вал,
вот только б обо всех камнях подводных знать заранее,
вот только б вынесло к морям, не в лужу с камышом...
Глупы, наивны, все слова мерцают чахлым пламенем,
и копоть пишет чёрным на стене три буквы: ШОК.
И будет долгою зима - бездушная, внезапная;
и, согреваясь лишь мечтой, провалишься ты в сон.
Утихнет звук, угаснет свет, во тьме исчезнут запахи,
а наверху лишь снег да снег - по самый горизонт.
И до весны - лишь бред да сны под ледяною коркою,
и до тепла - безмолвный плач из смёрзшихся ресниц,
и до мечты... Горят мосты, маршруты перечёркнуты,
и хрупок лёд - идти в обход попробуй-ка рискни!..
Оно взойдёт, растопит снег и стены твоей комнаты,
от ледяных оков спасёт моря и города.
Мечтой согрет, очнёшься наконец от долгой комы ты,
чтоб на остатках склепа написать две буквы: ДА.
