Вижу себя стариком — ночью, при свете звезды,
Шлепающим босиком в кухню за кружкой воды
В тесной квартире пустой, где доживаю один,
Где утвердился настой запаха грязных седин,
Пыли, ненужных вещей, медикаментов, тоски
И неуклюжих мощей, бьющихся о косяки.
Здесь, в темноте, в пустоте, в ужасе, на сквозняке,
На предпоследней черте, с плещущей кружкой в руке, —
Вздрогну: да это ведь я — я, не другой, не иной —
Веянье небытия чую согбенной спиной.
Некому мне рассказать бедных подробностей тьму,
Не во что их увязать, не объяснить никому,
Как я любил фонари, окна, бульвары, пруды,
Прорезь арбузной «шари», свет отдаленной звезды,
Той, что висит на виду в мутном проеме окна,
Что в поредевшем ряду не изменилась одна:
Тот же ее ледяной, узенький луч-сквознячок,
Что наблюдает за мной, словно прицельный зрачок
Мира, в котором полно всяческих «кроме» и «не»,
Не равнодушного, но скрыто враждебного мне:
Вытеснит. Это ему, как бунтовщик королю,
Как запряженный — ярму: «Ты победил», — говорю.
Что наш воинственный пыл? — радуга между ресниц.
Все — даже то, что любил, — нынче отсюда теснит.
Тополю, липе, ветле, дому, окну, фонарю,
Городу, небу, земле — «Ты победил», — говорю.
Что остается тому, чьи помышленья и речь
Не приведут ни к чему? Только в тебя перетечь.
Только, по сотне примет чувствуя небытие,
Тысячам тысяч вослед лечь в основанье твое,
Не оставляя следа, не умоляя вернуть
Отнятого навсегда, — это единственный путь
Муку свою превозмочь, перетекая ничком
В эту холодную ночь с этим прицельным зрачком.
