Где то в России, в селе позабытом,
В храме разрушенном, на пустыре.
Солнцем согретый, дождями омытый,
Колокол древний лежал на земле.
Рядом с ним старец в одеждах монаха.
Взгляд полный грусти, направленный вдаль.
И на груди, под исподней рубахой,
Шрам, что когда то оставила сталь.
Он, прислонившись спиной к старой кладке,
С болью на колокол этот взирал.
И на плечо его, тихо, украдкой,
Лист золотистый с березы упал.
Помнил монах как в года молодые,
Он в этом храме священником пел.
Помнил как люди пришли к ним лихие...
И потащили его на расстрел.
Встал он избитый и в порванной рясе,
Возле березок еще молодых.
Грянули залпы и вечер окрасил,
Кровью невинной ковер трав лесных.
А в небесах, что над грешной землею,
Клин журавлиный стремился на юг.
С криком печальным неся боль с собою,
Он улетал из страны зимних вьюг.
Ночью, селяне, под страхом расстрела,
К месту той казни утайкой пришли.
Что б схоронить как положено тело...
И без сознанья его там нашли.
Время промчалось лихой колесницей,
Старые раны зажили давно.
И он под осень, с вечерней зарницей,
Вновь возвратился в родное село.
Только ни кто его нынче не встретил,
Ветер гуляет теперь в тех местах.
И в тишине, багровеющий вечер,
Снова напомнил о страшных годах.
