Филатовой Евгении
…Она придвинулась к самому краю и, держась за стену, посмотрела вниз. Голова закружилась, по всему телу пробежала волна озноба, напряженной истомой замерев где-то внизу живота. Осторожно, опасаясь делать резкие движения, она отошла вглубь помещения. Все лицо покрылось испариной, спина взмокла от пота. Тыльной стороной ладони она смахнула со лба намокшую прядь волос, посмотрела на раскинувшийся перед ней город, окинула взглядом темнеющее небо и улыбнулась…
“Еще несколько дней и я это сделаю… Еще несколько дней…”
Она стояла на пятнадцатом этаже недостроенного дома, серой громадой возвышавшегося над хрущобами спального района. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как она стала воспринимать огромный железобетонный остов частью самой себя. Дом давно не охранялся, на этажах не было ни перил, ни ограждений и еще раньше, с земли, рассматривая памятник ушедшей эпохе, она не раз удивлялась недобросовестности строителей, оставивших здание в таком состоянии…
“Еще несколько дней…”
Она последний раз взглянула на сырой бетон на краю площадки – трамплин в свою бесконечность, повернулась и, боясь оступиться, медленно пошла вниз по запыленной лестнице…
Бывало, она по нескольку часов просиживала на открытой всем ветрам площадке: читала, либо слушала плейер. Пыталась привыкнуть к ощущению высоты и необратимости собственного решения.
Больше всего она боялась своих неожиданных импульсов. И особенно последнего, о котором успела бы не раз пожалеть за недолгие мгновения своего вынужденного полета.
Там, наверху, отчего-то приятно было вспоминать именно обиды. Каждое воспоминание незаметно обрывало немногие оставшиеся нити, что еще связывали ее с родными и друзьями. Да и с жизнью, в которой она уже давно не находила смысла.
Однажды, через вторые руки ей передали, как одна девица из ее малознакомого окружения назвала ее “мутной”. Именно так и сказала, подтвердили ей. И она вдруг обиделась, хотя и пыталась не подать вида. Никогда не думала, что мнение какой-то размалеванной суки так сильно ее заденет. И оттого, что поняла это, стало еще более обидно и одиноко…
Когда-то давно, она и сама бы уже не вспомнила ни точного времени, ни причины, что-то надорвалось в ней, и она перестала доверять окружающим. Часто плакала в одиночестве, приучилась даже курить в тайне ото всех, успокаивая расшалившиеся нервы. Отсутствие реальных изначально страданий она с избытком заимствовала у героинь прочитанных книг, пока, наконец, мнимые, надуманные терзания словно магнитом не притягивали настоящих проблем. С каждым разом все больше.
Со временем она и сама уже не могла отличить, где кончалось одно и начиналось другое.
Теперь еще и город…
Хотелось пусть на мгновение взмыть в чистое звездное небо, обманув время и ожидания близких, уже нелюбимых людей…
…Объявление она заметила сразу, хотя позже, задним числом вспоминая свои ощущения, ей не раз казалось, что она видела этот плакат и раньше, но никогда не вчитывалась в содержимое, воспринимая цветной лист бумаги, не больше чем яркое пятно. Особенно на фоне остальных, отпечатанных на отвратительного качества бумаге с бледной, словно вылинявшей типографской краской.
Она стояла перед стендом, плохо соображая, уже в четвертый раз пыталась прочитать крупные буквы и не улавливала их смысла. Первый шок от увиденного начинал проходить, но сознание все еще не могло вернуться в привычное состояние отрешенности последних дней. Поток иррациональных мыслей захлестнул ее, ощущение, будто все это подстроено специально для нее нарастало с каждой секундой, несмотря на ее усиленные попытки доказать себе, что это чистая случайность. Мало ли мелочей она встречала каждый день, которые могли бы перевернуть ее жизнь? Правда, тогда не было ни подобной ситуации, ни такого настроения.
…Буквы были большими, на разноцветной глянцевой бумаге и если бы не содержание, вполне сошли бы за какую-нибудь рекламную акцию.
Но содержание… Любой нормальный человек, прочитав такое объявление, принял бы его за неумную шутку какого-нибудь оголтелого циника, либо за горячечный бред сумасшедшего.
КОМПАНИЯ “КОНТЕК” ПРЕДЛАГАЕТ ВСЕМ СОБИРАЮЩИМСЯ ПОКОНЧИТЬ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ ЛЮБЫЕ УСЛОВИЯ ЗА ВОЗМОЖНОСТЬ СЪЕМКИ НА ВИДЕОПЛЕНКУ ПОСЛЕДНИХ МИНУТ ЖИЗНИ, А ТАКЖЕ ДАЕТ ПОЛНЫЕ ГАРАНТИИ В ТОМ, ЧТО ЗАКЛЮЧЕННЫЙ КОНТРАКТ БУДЕТ ВЫПОЛНЕН.
Звонить по тел. 0-777-055.
Абсолютная конфиденциальность
гарантируется.
И все. Ни лицензии, ни регистрационного номера компании. Только телефон.
Она посмотрела на редких прохожих, которые не обращали никакого внимания ни на нее, ни на объявление и повернулась к вызывающему, пугающему своей наглостью предложению.
Голова все еще плохо соображала, но она чувствовала в чем-то подвох. Странный номер телефона? Слишком простой. Хотя почему бы и нет? Легче запомнить. Первая цифра “ноль”? Обычно с ноля начинаются телефоны государственных служб. Начинались, поправила она себя. В наше время и это не проблема. Были бы деньги, а купить можно все что угодно, не говоря уже о такой мелочи.
Неужели кто-то и вправду подумал, что тот, кто серьезно решился на подобный шаг, соблазнится “любыми условиями”? Да и чем можно привлечь человека, который отдает самое дорогое, что у него есть – собственную жизнь? Хотя все люди разные и, кто знает, кого и чем можно заинтриговать? Тем более в его последние дни. Возможно, кому-то и захочется оставить по себе именно такую память.
Категория интереса… Кто скажет, где ее границы?
И все же она чувствовала здесь какой-то подвох. Разве можно спекулировать подобными вещами? Чересчур личными, даже… Нет, не то… Кому какое дело, если и с этого можно получить прибыль? Люди спокойно торгуют человеческими жизнями, а здесь всего лишь видеозапись. Да и как определить, что человек действительно решился на самоубийство, а не желает просто воспользоваться… Нет, опять не то… Все в любом случае восходит к конечному результату. Кроме того, есть, наверняка, какая-то аппаратура, тесты, психологи, психиатры, наконец. Да мало ли что еще, о чем она и представления не имеет?
Она все еще стояла перед стендом и вдруг с удивлением заметила, что уже несколько минут безотрывно смотрит на номер телефона, словно пытаясь навсегда впечатать его в свою память…
…Она незаметно взрослела и с каждым годом придуманный, тщательно охраняемый мир сдавал свои позиции, терял четкость и однозначность. И мечта тонула в реальности, а она с завидным упрямством цеплялась за детскую сказку, плакала все чаще и не желала мириться с тем, что ей предлагали взамен. И так день за днем, в упорных и бессмысленных усилиях собрать в кучу все, что еще оставалось от юношеских грез. День за днем… До тех пор, пока в один вечер, в очередной раз поругавшись с домашними, она не выбежала в слезах из дома и, не зная куда идти, забралась на верхний этаж соседнего долгостроя, надеясь, что пронизывающий ветер и готовый начаться дождь примирят ее с пустой и громоздкой обидой, заботливо выращенной в забитой книгами квартире…
Она просидела там почти половину ночи, не обращая внимания ни на сырость, ни на холодный сентябрьский уже ветер. Боялась расстаться с неожиданно найденным, необычным ощущением покоя и отрешенности.
Похоже, кроме нее и безымянных строителей, давно уже канувших в прошлое, никто не забирался так высоко. Ни местные бомжи, ни окрестная детвора никогда не поднимались выше пятого-шестого этажей. Да и сами помещения с каждым новым этажом выглядели все более неприглядными.
И тогда она заняла последний, самый непривлекательный этаж. Нарочно никогда не убирала и не сорила там, чтобы никто не почувствовал, что помещение давно и прочно обжито. Даже тот немногий мусор, что оставался от нее, забирала с собой и выбрасывала по дороге к дому. Из всего принесенного наверх только неструганная доска обрела здесь постоянное место жительства. И то лишь затем, чтобы было на чем сидеть в течение долгих часов…
Она хронически не успевала за темпами окружающих. С самого начала, сколько помнила себя, она не могла найти себе места в этой ни на секунду не прекращавшейся гонке за деньгами, тотальной войне всех против всех или, точнее, каждого только за себя. Приняв правила чужой игры за аксиому, она все больше разочаровывалась в ней, пока, наконец, и желание, и выносливость не превратились в абстрактные даже для нее самой категории…
…Она слушала долгие гудки, в глубине души надеясь, что и объявление, и само предложение, да и номер телефона окажутся не более чем злой шуткой богатых бездельников с извращенным чувством юмора…
Компания “Контек”… - голос выжидательно замер.
От неожиданности она замешкалась на долю секунды, осознав вдруг, что не
обдумала заранее, как объяснит свой звонок.
Здравствуйте... Я… - она замолчала, не находя слов для продолжения.
Вы звоните по объявлению… - голос девушки на том конце провода моментально стал
профессионально приветливым. Не ясно было, то ли она спрашивала, то ли утвердительно отвечала самой себе.
Я… Д-да, по объявлению, - она вдруг увидела себя со стороны. С нелепым
замешательством и сбивчивой речью. В конце концов, это был просто телефонный звонок, и трубку можно было положить в любую секунду.
Возможно, вам показалось, что объявление просто розыгрыш и, тем не менее,
наша компания действительно занимается именно тем, что оказывает различного рода услуги… Практически на любых условиях… Если вас действительно заинтересовало наше объявление, то я могу продиктовать вам наш адрес… - голос опять выжидательно замер, прислушиваясь к ее неровному дыханию.
Да… заинтересовало… - она облизала пересохшие губы и с усилием
проглотила вмиг ставшую липкой слюну, удивляясь, как ловко девушка обогнула все острые углы объявления.
Вы готовы записывать?
Да.
Наш офис находится… - она судорожно двигала дрожащей ручкой по бумаге,
но девушка диктовала медленно, четко произнося названия и цифры.
Вы можете придти к нам в любое время, в любой день недели. Даже в ночные
часы… Мы гарантируем абсолютную конфиденциальность и вашего прихода, и вашего звонка. – Она первый раз улыбнулась своему отражению в зеркале, услышав, как девушка по слогам выговаривает трудное слово.
Спасибо. – Она вдруг ощутила необъяснимую легкость, оттого, что все
прошло гораздо спокойнее, чем она ожидала.
Всего вам доброго. До свидания.
До свидания.
Она положила трубку и неожиданно почувствовала всю фальшь своей радости.
Словно неудачно пыталась обмануть себя же. Пыталась и не сумела…
В течение почти двух суток она безостановочно думала о прочитанном. Потревоженные дневные страхи гротескными образами вползали в беспокойные сны и, напугав, не уходили даже после того, как она просыпалась. Словно кто-то невидимый проверял ее решение на прочность, подсовывая одно искушение за другим. И дело было совершенно не в “любых условиях”. Просто впервые она ощутила реальный вес своей тайны, которую уже несколько месяцев в одиночестве тащила к размытой пока еще цели. И увидев, что кто-то действительно заинтересован в ее жизни, даже не зная о ее существовании, несмотря на корыстные намерения, неожиданно сдала.
И решила позвонить…
Она удивлялась насколько, оказывается, нетрудно было хранить собственную тайну. На виду у всех… Впрочем, никого, по сути, и не интересовало, где она проводила свободное время. Поначалу она даже обижалась, что близким нет никакого дела до ее жизни. А затем поняла, что знает о них не больше, чем они о ней и успокоилась. На редкие вопросы заранее готовила шаблонные ответы: “гуляла”, “была у подруг”, “в университете” и дальнейшие расспросы отпадали сами собой. Она без зазрения совести делилась с окружающими тем, что они желали услышать.
Как ни странно, безобидная мелкая ложь не давала повода для лжи крупной и безболезненно уживалась с ее детскими представлениями о правде и принципах. Хотя в глубине души что-то и восставало против ежедневного обмана, определить это “что-то”, тем более облечь его в более или менее приемлемую словесную форму у нее не получалось. Поначалу она пыталась анализировать эти противоречия, но путалась в них все больше и все больше утомлялась от цикличных мыслей, вечно приводивших к исходной точке…
…На улицах зажигались фонари. Она шла по весеннему, расцветающему городу, вдыхая десятки новых, забытых после долгой зимы ароматов, и до сих пор не была уверена, хватит ли ей решимости зайти в единственное место, где ее действительно ждали с нетерпением…
Она оправдывала свой спонтанный порыв желанием вблизи увидеть здание, где размещалась компания, подспудно чувствуя, что не сможет устоять перед последним, пограничным искушением.
На этот раз, как ни странно, она не мучила себя долгими сомнениями. Второй шаг оказался намного легче первого. Уже на следующий день после звонка, все еще обманывая себя и придумывая десятки нелепых оправданий, она решила все же проверить, стоит ли за адресом какое-нибудь реальное содержание.
И, возможно зайти… Если достанет смелости…
…Как видно, она давно шла к этому решению, потому что, забравшись однажды в морозный зимний вечер на заснеженную площадку своего пятнадцатого этажа, как-то вдруг, не испугавшись и не удивившись, поняла, что, наконец, нашла, что так долго и упорно искала…
Тихо, в полном почти безветрии большими, переливавшимися бледными цветами хлопьями, падал снег, тая у нее на ресницах. Снизу долетали резкие звуки живущего своей обычной жизнью города. Она стояла неподвижно, чувствуя то же, что чувствовала, когда в первый раз, почти три месяца назад забралась сюда – смирение и готовность без обид и сожалений принять свою судьбу.
Высота притягивала и пугала. В тот вечер она впервые подошла к краю площадки и посмотрела вниз. Голова закружилась, обжигающе холодный бетон миллионами игл впивался в окоченевшие пальцы, забирая остатки чувствительности. Она осторожно, опасаясь поскользнуться, отошла подальше от края и только тогда заметила, что и нижнее белье и свитер почти насквозь промокли от пота. Поплотнее запахнувшись в пальто, она еще раз взглянула на яркие огни города и решила идти домой, боясь, что, оставшись, за мелкими эмоциями не сможет рассмотреть свою главную находку…
…У здания она намеренно замедлила шаг. Газон был огорожен невысокой, до пояса кованой изгородью, за которой через равные промежутки были посажены маленькие елки. Фасад старого когда-то здания был полностью реконструирован так, что сейчас стилем больше всего напоминал Северную Европу. Крыльцо было аккуратно облицовано серым мрамором. На стене справа от входа, на большой табличке в ярком свете фонарей отливали золотом только два слова: КОМПАНИЯ “КОНТЕК”.
И опять больше ничего. Ни указаний на род занятий, ни часов работы, ни какой-либо дополнительной информации. Только название.
Она прошла мимо, дошла до конца квартала и остановилась. Издали здание заметно выделялось среди прочих построек. Словно светлое нарядное пятно на фоне бесформенной массы.
Сил не было ни войти внутрь, ни вернуться домой. Она посмотрела по сторонам и, не увидев никого вокруг, с тяжелым вздохом полезла в карман куртки за сигаретой…
…Придя домой она тихо прошла в свою комнату и, не раздеваясь, прямо в пальто, забилась в угол дивана. За окном все теми же огромными хлопьями падал снег. На стенах и на потолке мягко покачивались мутные пятна света от уличных фонарей. Она сидела в темноте без единой мысли и не могла заставить себя сделать ни одного движения. Растаявший снег отогревшимися каплями стекал по лицу и щекотал шею. В доме напротив, в освещенных окнах, размытыми силуэтами, суетились люди. Откуда-то из глубины квартиры доносились голоса домашних, лязгающие звуки кухни, шарканье нескольких пар ног. А она все сидела никем не замеченная, в каком-то оцепенении наблюдая за кружащимися за оконным стеклом снежинками.
Так прошло, наверное, часа два, пока резкий звук зазвонившего телефона не вырвал ее из глубокого забытья…
Дверь, казалось, отворилась вместе со звонком. Высокий молодой парень спокойно и доброжелательно смотрел на нее, в ожидании объяснений.
Добрый вечер… - она осеклась на мгновение, пытаясь подобрать
необходимые слова. - Я звонила… Мне сказали, что можно придти в любое время… По объявлению…
Парень мягко улыбнулся и полностью открыл дверь, пропуская ее внутрь:
Проходите, пожалуйста.
Она переступила порог и моментально почувствовала облегчение. Последний шаг
был сделан и смысла идти на попятную больше не было… Или, точнее, предпоследний, но отступать все равно уже было поздно… Да и некуда…
Она осмотрелась. Все было аккуратно выкрашено в белый цвет, двери, насколько она видела, были без номеров и фамилий, с подвесного потолка лился мягкий, приглушенный свет.
Одну минуту… - она автоматически остановилась и повернулась на звук
голоса.
Парень стоял с телефонной трубкой в руке у небольшого, незамеченного ею при входе, столика, и, все так же спокойно улыбаясь, смотрел на нее.
Станислав Петрович? Спуститесь, пожалуйста, вниз, к вам пришли… Да…
Хорошо… - он положил трубку и безо всякого перехода обратился к ней: - Меня зовут Олег.
От неожиданности она не сразу нашлась что ответить:
Александра… - назвала полное имя, но тут же поправила себя, - Саша…
Станислав Петрович сейчас подойдет.
В ту же секунду откуда-то издалека до нее долетел слабый звук размеренных
шагов. Звук постепенно приближался, и она вдруг опять почувствовала предательскую неуверенность, нараставшую в ней с каждым шагом. Она посмотрела на Олега, но он улыбался все так же дружелюбно. И только в глубине глаз она уловила мелькнувшую на мгновение грусть.
Добрый вечер… - она вздрогнула, удивившись своей способности отвлекаться
на мелочи в самые неподходящие моменты.
Она нерешительно повернулась, готовая к чему угодно:
Добрый вечер.
Меня зовут Станислав… Можно просто Стас, - он пожал плечами, словно
предлагая выбирать то, что больше нравится.
Саша.
Его улыбка была первым, на что она обратила внимание. Открытая и в то же
время смущенная от того, что приходилось улыбаться в то время, когда другим, возможно, было нестерпимо больно и одиноко. Роста он был чуть выше среднего, почти на полголовы выше ее.
Уже позже вспоминая о нем, она вдруг подумала о том, что не заметила на его руках ничего лишнего: ни колец, ни перстней, ни даже часов. Наверно, это тоже сыграло свою роль при их первой встрече – она органически не выносила любителей публично демонстрировать свое фальшивое благополучие. Хуже этого могли быть только псевдоизнеженные сибариты с кокетливыми ужимками девиц-институток.
Вот что, Саша, идемте в мой кабинет.
Они прошли до конца коридора и поднялись на второй этаж. Его кабинет
находился почти у самой лестницы. Он открыл такую же безликую, как и все остальные, дверь, пропуская ее вперед и, словно оправдываясь за отсутствие индивидуальности в интерьере, пояснил:
Только недавно переехали сюда… Не успели еще устроиться… К тому же
посторонние здесь бывают не часто, а свои и так знают кто и где находится, - он опять еле заметно пожал плечами, будто извиняясь перед ней за причиненное неудобство.
Садитесь, пожалуйста, - он мягко указал на уютное кожаное кресло. Сам
обошел вокруг письменного стола и сел в такое же кресло напротив нее.
Она с интересом посмотрела по сторонам. Комната была небольшая, но просто и практично оформленная. С потолка лился такой же, как в коридоре приглушенный свет. Одна стена была бы совершенно голой, если бы не одинокая картина, сразу притягивавшая взгляд. Небольшая деревянная церковь в свете короткого пасмурного зимнего дня где-то на севере. Картина была вправлена в темно-коричневую рамку из мореного дерева, которая только подчеркивала ощущение легкой грусти, переданное неизвестным художником. Другую стену от пола почти до потолка занимала черно-белая стенка, полностью заставленная книгами и папками с бумагами. Она провела взглядом по одной из полок. Имена авторов были большей частью незнакомые, и все же среди них она заметила несколько расхожих фамилий: Фрейд, Юнг, даже небольшой томик Монтеня, втиснутый в самый угол. На столе, чуть сдвинутый к краю тихо гудел компьютер. Около него стоял пластиковый стаканчик с ручками и карандашами. На другом конце стола находились фотография в рамке и два телефонных аппарата.
Стас не торопил ее, молча наблюдал за ее реакцией, ожидая пока она полностью освоится в новом месте. Наконец, она посмотрела на него и сразу же опустила глаза, заметив его внимательный взгляд.
Саша, хотите кофе?
Она смущенно кивнула. Он весело улыбнулся и поднял телефонную трубку:
Аня, будьте добры два кофе… Хорошо, спасибо. - Пока он говорил, она еще
раз, исподтишка рассмотрела его.
Стрижка у Стаса была короткая, на левой щеке она только сейчас заметила неровный, рваный шрам, начинающийся около уха и заканчивающийся у основания шеи. Движения у него были мягкие и плавные как у кота. Лет ему было, как оказалось позже, не меньше тридцати трех-четырех, хотя выглядел он много моложе.
Он перехватил ее напряженный взгляд, и глаза его на мгновение стали жесткими, но он тут же улыбнулся и пошутил:
Издержки производства…
Производства?
Он кивнул:
Производства… - чуть посерьезнел и добавил, - на память о Кандагаре… - в
этот момент в дверь постучали.
Да…
В комнату вошла невысокого роста девушка с маленьким подносом в руках.
Спасибо, Аня, - Стас привстал, принимая у нее поднос.
Та кивнула в ответ, улыбнулась и вышла из комнаты. Как только дверь за ней
закрылась, он сразу же повернулся к Саше:
Вы угощайтесь, Саша, не стесняйтесь, - повел рукой в сторону подноса, на котором
стояли две чашки кофе и вазочка с печеньем.
Спасибо, - она все еще неуверенно взяла одну чашку и отпила глоток.
Это Новгородская область… - она проследила за его кивком и взглядом уперлась в
картину. – Холодно было ужасно. Ветер, потом дождь пошел. Еле успел набросать основное. Закончил уже дома. По памяти…
Вы?! – она даже привстала от удивления.
Да… – на этот раз он улыбнулся робко, смущенный ее вниманием.
Она поставила чашку на стол и подошла поближе к картине, чтобы рассмотреть
детали.
Я думала, это куплено где-то.
Обычно я так и говорю, чтобы никого не смущать. Люди боятся почувствовать себя
более глупыми или менее талантливыми, чем собеседник.
И много таких… людей, - она все еще стояла к нему спиной, не решаясь повернуться, и
ожидала ответа.
Нет, Саша, не много, - она скорее услышала его улыбку и только тогда с облегчением
обернулась.
Он все так же сидел с чашкой кофе в руке и смотрел на нее. Она вдруг смутилась его взгляда и своего поведения, села в кресло и снова взяла в руку чашку.
Знаете, Саша, я много читал литературы по психологии, - он мельком взглянул на
книжные полки, - все пытался понять, откуда у людей берутся депрессии. Не раз анализировал собственные… - он замялся на долю секунды. - Хотел найти что-то общее у всех… критерий что ли…
И откуда они берутся? – тема была ей близка и, одновременно, неинтересна.
Да бог их знает… - он вдруг весело рассмеялся. Она тоже не удержалась и в первый раз
за весь вечер улыбнулась. – Если говорить просто, то человек не может найти общего языка с самим собой. Конечно, есть еще масса причин, но в любом случае все они вторичны.
А вы сами научились находить… общий язык, - она неожиданно почувствовала, как
напряжение последних часов начинает уходить, а вместе с тем и внутренняя твердость. Стасу таки удалось вовлечь ее в разговор.
Нет, конечно. Хотя в чем-то я и преуспел. - Он улыбнулся и опять указал на картину. - За
два дня до того, как я начал ее у меня была проблема… Очень большая проблема… - он задумался на секунду, словно вспоминая то время. - И вот видите, ничего. Сижу и улыбаюсь. Впрочем, улыбаться я начал уже к тому вечеру, - он опять перевел взгляд на картину. – Не всегда все хорошо, но чем-то можно иногда поступиться, - замолчал на мгновение, посмотрел на ее уже заинтересованное лицо и продолжил, - и, бывает, находите гораздо больше, чем имели.
Может быть… - она вдруг устыдилась своего интереса, пожала плечом и вздохнула.
Словно предавала найденное однажды решение, насильно возвращаясь в круговорот жизни.
Стас почувствовал перемену ее настроения и сразу же поменял тему:
Саша, хотите еще кофе?
Она неуверенно кивнула, не глядя на него:
Да… Если можно.
Стас поднял трубку телефона, нажал на что-то и попросил:
Аня, будьте добры, принесите еще пару чашек кофе… Да, спасибо, - он улыбнулся в
трубку, - хорошо…
Они посидели несколько минут в молчании, пока не принесли кофе. Как только дверь закрылась, Стас перешел к делу.
Знаете, Саша, объявление, в принципе, достаточно глупое и, тем не менее, иначе
предложение не выразишь. Компания действительно занимается этим… Не только этим, конечно, но и этим тоже.
Он почувствовал, что запутался в словах и улыбнулся. А она, в который раз уже
подивилась тому, как легко ему дается улыбка.
Компания на самом деле заключает контракты на любых условиях. Как ни дико это
звучит, но это так. А если к этому добавить весь спектр человеческого воображения, то можете себе представить до чего могут додуматься люди, которым, в принципе, не проводят четких границ… Понимаете, Саша, я не могу открыто говорить об этом, поскольку это входит в разряд… ну, что ли коммерческих тайн компании, просто поверьте на слово – некоторые условия и вправду были более чем дикими. Здесь я еще раз убедился, что фантазии человеческой нет границ.
И вы выполняете все требования? – произнесла и сразу же одернула себя. Прозвучало это
так, словно она заранее шла сюда что-то выпрашивать. Она подняла глаза на Стаса, но он, казалось, и не заметил ее интонации. Или сделал вид, что не заметил.
Видите ли, Саша, слово “выполняете” не совсем уместно здесь, поскольку контракт
затрагивает обе заинтересованные стороны. Невыполнение условий одной из сторон ведет к тому, что контракт попросту аннулируется.
Да, я понимаю. Но человек ведь не сможет проверить… Ну, вы понимаете…
Конечно… Но все дело в том, что контракт только оформляется юристами компании.
Далее человек сам вправе связаться с любой юридической фирмой, проверить правильность оформления и обязать фирму следить за выполнением договора. Схема, в принципе, элементарная. Только… - Стас на мгновение замолчал, подыскивая уместные слова, - только, Саша, не поймите меня неправильно… Суть в том, что те люди, которые действительно решились на что-то серьезное, обычно не требуют почти ничего. В основном и желания их очень простые. Чем больше человек требует, тем увереннее можно сказать, что его возможный поступок просто блеф… Или миф, придуманный для своего же тщеславия… Самолюбия, быть может, не знаю…
Но если большинство отказывается, зачем тратить столько денег и сил впустую?
Стас грустно улыбнулся и отвел глаза в сторону.
Дело в том, Саша, что в серьезном бизнесе ничего не делается впустую. Все
вложенные деньги или, по меньшей мере, почти все окупаются с лихвой. Параллельно с чистой коммерцией ведутся научные разработки в области психологии и психиатрии… Да и многое другое… - Стас опять улыбнулся и продолжил. - Каждый приходящий к нам тестируется в течение двух недель, проверяются его психическое состояние, уровень интеллекта, физическое здоровье. Ведутся разработки в области возможностей человеческого мозга и так далее. Кроме того, ведется различного рода статистика… Впрочем, всего и не перечислишь. Любая практическая наука цинична в принципе и, как видите, цель здесь намного важнее средств. Хотя, я думаю, вы согласитесь, что если все соотносить с требованиями морали, мы жили бы сейчас если не в каменном веке, то, по крайней мере, вот этого, - Стас небрежно щелкнул пальцем по монитору компьютера, - наверняка, не было бы…
- Так же как любую войну, смерть, да и вообще любую ситуацию можно рассматривать, как минимум, с двух сторон… Не только с отрицательной, но и положительной, - он опять улыбнулся. – Как ни цинично это звучит… Вы согласны, Саша?
Да, конечно, - кресло уже не казалось ей таким уютным. Она постоянно ерзала в нем,
пытаясь найти положение поудобнее. – Только как-то вы все очень мрачно нарисовали. Да? Хотя, возможно, вы и правы. По сути, с позиции каждого отдельного человека важнее его самого нет ничего вокруг, да и сам мир лишь приложение к его потребностям. И все же прогресс приходится кому-то двигать вперед. Причем, постоянно. Отсюда и появляются такие ко��пании, как наша. С антиобщественной, казалось бы, направленностью, которые реально способствуют развитию общества. А, впрочем, на любую вещь можно посмотреть с разных сторон, и глупо было бы спорить кто более прав.
Я не буду спрашивать, что привело вас сюда, Саша. У каждого своя судьба,
цели, да и тайны, в конце концов. Но, думаю, не ошибусь, если скажу, что это не праздное любопытство и не желание что-нибудь выгадать. Скорее всего, трудно держать что-то постоянно в себе, когда не с кем даже поделиться… - он уже не смотрел не нее, разговаривая, словно сам с собой. Просто мысли вслух уставшего от напряженной работы человека.
Она поежилась, довольная в глубине души, что он не видит ее в этот момент и
еще раз удивилась, насколько точно он обрисовал ее состояние.
Стас, извините… - произнесла и сразу устыдилась своей двойной смелости: первый раз
назвала его по имени и уже обращалась с просьбой.
Он поднял на нее глаза и дружелюбно, приглашая продолжать, улыбнулся:
Да?..
Можно посмотреть на фотографию? – она осторожно кивнула в сторону стоявшей на
столе рамки. Фотография мучила ее почти с самого прихода сюда. Отчего-то сейчас ей неприятно было бы увидеть на ней женщину или ребенка.
Конечно. – Стас улыбнулся и зачем-то полез в ящик стола. Достал оттуда фотографию,
взял со стола рамку и протянул ей оба изображения. – Я их периодически меняю, чтобы… Да, впрочем, и сам не знаю зачем.
В рамку была вставлена черно-белая фотография ужасно плохого качества. Пожелтевшая по углам, с застарелым сгибом посередине, который не сразу был заметен, разглаженный примявшим его стеклом. На фоне глинобитной стены стояли трое серых от пыли солдат и весело улыбались ей. В одном из них она узнала совсем молодого еще Стаса в лихо сдвинутой на затылок афганке.
Это ваши друзья?
Да… - он грустно усмехнулся.
Вы и сейчас с ними общаетесь? – она незаметно для себя самой улыбнулась: настолько
сильным был заряд молодого веселья, исходившего от фотографии.
Понимаете, Саша… - Стас замолчал на секунду, проглатывая слюну. Кадык его нервно
дернулся вверх, а затем возвратился на прежнее место. – Из них, - он кивнул на фотографию, - вернулся только я…
Извините… - словно что-то враз обрушилось, придавив ее нестерпимым, невидимым
грузом, - Извините, Стас…
Ничего страшного, - он опять улыбнулся и кивнул на другую фотографию. - А это тоже
я.
С фотографии на нее смотрели серьезные, умные глаза белокурого мальчика полутора-двух
лет.
Знаете, Саша, иногда мне становится ужасно стыдно перед ним… Даже не знаю за что…
Она подняла глаза от фотографии. Стас с грустью и нежностью смотрел на ребенка. У нее
вдруг появилось непреодолимое желание сесть к нему на колени, обнять и поцеловать его рваный шрам.
Он неожиданно повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза. Она смущенно отвернулась, смутно почувствовав, что он успел прочесть на ее лице захлестнувшее ее чувство.
Саша, если вы не против, я мог бы более подробно ознакомить вас с условиями
контракта…
…Она не могла выйти из состояния оцепенения в течение нескольких суток. Механически отвечала на вопросы, делала работу по дому, механически ходила в университет, слушала лекции и сразу же, игнорируя дом, спешила на свой пятнадцатый этаж. Просиживала там сколько хватало сил, кутаясь в пальто от морозного ветра, пытаясь приучить себя к новому состоянию, бремя которого приходилось нести в одиночестве…
Теперь уже каждый раз, прежде чем идти домой, она подходила к краю площадки и смотрела вниз. Высота все больше притягивала и пугала ее. Она с усилием сдерживала себя, чтобы не сделать еще один шаг и подолгу не могла оторваться от зияющей пустоты. По всем конечностям разливалась истома, ноги дрожали от наваливавшейся слабости и все тело, казалось, становилось легче, теряло объем и очертания.
Она с трудом отрывалась от гипнотического созерцания и на подгибающихся ногах отходила подальше от края, всякий раз обнаруживая, что одежда почти насквозь промокла от пота…
Она вышла из здания на пустую, наполненную одуряющими весенними запахами улицу. Стас стоял у входа рядом с Олегом и улыбался ей.
Извините, Саша, что не могу проводить вас.
Не беспокойтесь, ничего не случится… Я привыкла гулять по ночам. – Она улыбнулась в
ответ.
До свидания…
До свидания.
Сейчас ей больше всего хотелось побыть одной и привыкнуть к новому чувству, за которым
она забыла даже последние месяцы хронического бессилия и отчаяния.
Они просидели со Стасом в его кабинете больше четырех часов. Обсудили условия контракта, причем она подписала все предложенные документы, в некоторые заглядывая лишь мельком, некоторые вообще не читая. Ей хотелось продолжить прерванный так некстати (за что она до сих пор корила себя) разговор.
Они долго говорили о прочитанных книгах, интересах, но всякий раз, как только речь заходила о прошлом Стаса или его личной жизни, он под разными предлогами уворачивался от ответа. Она неосознанно, скорее, по старой привычке, и сама норовила уйти не только от ответов, но часто предупреждала возможные вопросы Стаса. В таких случаях он мягко улыбался и сразу же направлял разговор в другое русло.
Впервые она встретила человека, с которым не стеснялась говорить почти на любую тему и если бы не природная скрытность, она близка была к тому, чтобы открыть Стасу все, что накопилось в душе в последнее время…
Отойдя от здания компании на сотню метров, она обернулась. Стас, уже в одиночестве, все так же стоял у входа и смотрел ей вслед. Она подняла руку и помахала ему. Он сделал то же самое. Ей показалось даже, что он так же мягко, как и обычно, улыбнулся, хотя стоял он в тени и определить точно с такого расстояния, было невозможно.
Внутри у нее сладко заныло, она повернулась и, уже не оборачиваясь, пошла навстречу спящему весеннему городу…
Высота тянула ее все сильнее. Даже начало марта, таяние снега, наступление долгожданных солнечных дней не всколыхнули в ней весеннего настроения прежних лет. Она все чаще засиживалась на верхней площадке своего долгостроя, тоже основательно сдавшего на фоне весны. Стены здания отсырели, пошли потеками, еще яснее обозначились трещины между плитами, да и общий вид напоминал скорее громоздкого неудачника, затесавшегося в праздничную толпу.
Она стала прогуливать занятия в университете, иногда не появлялась там по нескольку дней кряду, выдумывала разнообразные причины отсутствия. Часто и сама путалась в объяснениях, данных ранее, но волновало это все меньше. Она уже не ассоциировала себя с тем, что происходило вокруг, лишь изредка, удивляясь самой себе, обнаруживала, что что-то еще способно затронуть ее или задеть за живое. Все меньше волновали прежние обиды. Мнения окружающих, еще недавно веские, теперь казались мелкими и лишенными смысла.
Она все ближе приближалась к какому-то смутному пока еще пределу, надеясь, что внутреннее, глубинное чувство само подскажет ей, когда поставить последнюю точку в своей жизни…
В течение последующих двух с половиной недель она видела Стаса только три раза, да и то лишь мельком. Он приветливо махал рукой, улыбался и пропадал за безликими дверьми или в изгибах коридоров. Удивительно, но даже днем здание казалось вымершим. Бывало, откуда-то до нее долетали отдаленные звуки, изредка открывалась какая-либо дверь, показывалось чье-нибудь занятое лицо, которое сразу же исчезало за другой похожей на первую дверью. Но и это происходило лишь когда очередной человек, к которому она попадала на собеседование, отводил ее в следующий кабинет.
Тесты, как ей казалось, большей частью были лишенными всякой логики и следовали один за другим. Бывало, за день она попадала к трем разным людям, причем не всегда было ясно, какая область ее натуры интересовала каждого из них. Несколько раз ее обволакивали паутиной проводов с присосками на концах, задавали вопросы или молча проверяли какие-то кривые, ползущие на мониторах, установленных так, что и она краем глаза могла увидеть движение на экране.
За то время, что провела здесь, она скорее почувствовала, чем поняла, что безликость внутренних помещений никоим образом не связана с недавним переездом. Люди здесь были объединены какими-то непонятными, не укладывающимися у нее в голове отношениями. Кроме Стаса, никто не задал ей ни одного личного вопроса, и она уже жалела, что поддалась секундной слабости и связалась с компанией. Не раз, возвращаясь после долгих тестов домой, она давала себе слово не приходить сюда назавтра. Слово неубедительное, которое отчего-то всякий новый раз находился повод нарушить.
За последние дни ей только дважды удалось забраться на верхний этаж. В остальное время она большей частью с равнодушием смотрела на мрачные угловатые очертания, застывшие на фоне темного неба. Однажды, чего раньше никогда с ней не случалось, она поднялась до третьего этажа, но вдруг передумала идти дальше и вернулась домой.
Никто не упоминал вслух для чего она проходит ежедневные тесты, никто ни разу не заговорил об оставшимися неподписанными документах, в числе которых была и основная часть контракта, включавшая в себя пресловутые “любые условия”. И хотя еще в первый вечер Стас сказал ей, что вся бумажная процедура завершится после тестирования, такое отсутствие интереса к ее персоне оставляло неприятный осадок.
Она постоянно возвращалась в мыслях к сути контракта. Что она могла попросить? Все, что хотела, она уже получила в первый вечер. Встреча со Стасом компенсировала недостаток общения. Что-то еще? Если бы у этого “что-то” было реальное продолжение… Деньги для родственников? Она думала об этом некоторое время и опять, как-то неожиданно, осознала, что совершенно не представляла, какова будет их реакция на неизвестно откуда полученный чек. Отчего-то, несмотря на подписанные документы, вопреки всякой логике, она не сомневалась, что он будет анонимным. Как бы они отреагировали? Ей было бы одинаково стыдно и больно как за то, что они с радостью примут свалившиеся, как снег на голову деньги, так и за то, что они поймут, откуда пришла эта сумма и воспримут всю ситуацию, как насмешку над собой и над ее смертью.
Она долго думала, но так ни к чему и не пришла. И только однажды утром, еще в полудреме поняла, что совершенно забыла о последнем существе в своей жизни, которому она действительно смогла бы помочь. После этого, в течение всего дня, сидя на лекциях или отвечая на непонятные вопросы в кабинетах компании, она чувствовала, что непроизвольно краснеет всякий раз, вспоминая о своей забывчивости…
Однажды, после очередной серии вопросов, экзаменатор улыбнулся ей и сказал, что на следующий день ей нужно будет увидеться со Станиславом Петровичем. Она хотела было прямо здесь, на месте разузнать побольше, но передумала и решила дождаться завтрашнего дня. В конце концов, несколько часов теперь уже не имели значения…
…Она придвинулась к самому краю и, держась за стену, посмотрела вниз. Голова закружилась, по всему телу пробежала волна озноба, напряженной истомой замерев где-то внизу живота. Осторожно, опасаясь делать резкие движения, она отошла вглубь помещения, окинула взглядом темнеющее небо и улыбнулась. Лицо покрылось испариной, спина взмокла от пота. Тыльной стороной ладони она смахнула со лба намокшую прядь волос и посмотрела на раскинувшийся перед ней город.
“Еще несколько дней…”
Она в последний раз взглянула на сырой бетон на краю площадки, повернулась и, боясь оступиться, медленно стала спускаться вниз по запыленной лестнице. Навстречу объявлению и своей хромой судьбе…
…Стас встретил ее своей обычной улыбкой, усадил в кресло и сел напротив. Она привычно осмотрелась. Со времени ее последнего посещения в кабинете ничего не изменилось. Стас окинул ее внимательным взглядом, улыбнулся и задал привычный уже вопрос:
Саша, хотите кофе?
Она улыбнулась в ответ, вспомнив их первую встречу, и утвердительно кивнула. Стас поднял трубку, вежливо, как всегда, попросил приготовить для них кофе и обратился к ней:
Сильно устали?
Да, нет, не очень, - соврала она.
Хорошо, - он не смотрел на нее, механически перекладывая бумаги на столе,
затем взглянул исподлобья и смущенно, словно извиняясь, произнес, - сегодня мы можем оговорить все оставшиеся формальности.
Она кивнула, глядя ему прямо в глаза:
Да, давайте оговорим…
Они провели вместе больше двух часов. Стас последовательно, в деталях объяснил все пункты контракта, подкрепляя не совсем ясные ей места простыми примерами. Смущенно, подыскивая более мягкие выражения, он коснулся конкретного времени, места и условий, оставляя окончательное решение за ней. Насколько могла твердо, она ответила на каждый вопрос, стараясь говорить без дрожи в голосе и не отводить глаз. Еще более смущенно, чем прежде, Стас спросил о ее требованиях. Она задумалась, подбирая слова. Десятки раз обдуманный ответ существовал в ее мозгу цельной картиной, наполненной объемом и красками. Она вдруг удивилась, подумав о том, что ни разу не представила себе, как будет выглядеть ее условие, собранное кучей неуклюжих, угловатых слов.
Стас молча, казалось даже расслабленно, ожидал ее ответа.
Почувствовав, что уже теряется в словах, она взяла себя в руки, и на одном дыхании выложила свое единственное требование к компании. Если Стас и был удивлен, то по нему этого не было заметно. Он кивнул, подвинул к себе бланк с единственным, незаполненным еще пунктом в нем и аккуратно вписал туда ее условие…
…Стас ждал ее у входа, облокотившись на бетонную плиту. Во втором человеке с большой перекинутой через плечо сумкой она узнала Олега. Они молча кивнули друг другу и замерли в нерешительности. Наконец, Саша указала рукой в направлении входа, приглашая их следовать за собой:
Идемте.
Они долго поднимались по загаженной лестнице. Стас шел за ней следом, не
произнося ни слова. Олег почти после каждого пролета поправлял на плече ремень, то и дело сползающей сумки. Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, она стала считать сколько раз сумка возвратилась в исходное положение. К последнему пролету она насчитала двадцать семь раз и вдруг почувствовала весь ужас и всю абсурдность своего положения.
Она без злости и усилий собиралась перечеркнуть все двадцать три года зачем-то прожитые ей. Двадцать три года, чтобы придти именно к этому решению… Она неожиданно для себя улыбнулась. Не все ли равно теперь с какой стороны смотреть на ее жизнь?..
На площадке было ветрено и сыро. Олег поставил сумку на пол, расстегнул молнию и достал видеокамеру. Стас все так же молча стоял рядом с ним, изредка посматривая на Сашу.
Она прижалась носом и щекой к прохладному бетону, пытаясь своим дыханием отогреть холод стен. Вспомнился их последний разговор со Стасом, свое единственное желание, неумело выраженное словами. Как заполнив форму, Стас поднял на нее глаза, в которых промелькнуло таки недоумение.
Вы это серьезно, Саша?
Она, прикусив нижнюю губу, кивнула, не в силах больше произнести ни одного слова.
Хорошо… - он опустил глаза, задумавшись, - хорошо… - повторил зачем-то и
замолчал.
Тогда ей показалось, что даже он не совсем понял что значило для нее это здание, единственное существо, с которым она делилась всем, что имела, на протяжении долгих месяцев и как важно было для нее, чтобы оно было достроено…
Сзади послышались шаги.
Саша?.. – голос Стаса был мягкий и немного испуганный.
Да?.. – она не оборачивалась, боясь, что Стас прочтет в ее глазах рвавшуюся из нее
надежду.
Стас замолчал. Слышалось лишь его напряженное дыхание. Она чувствовала, что он хочет спросить ее о чем-то, но не решается.
Вы… вы можете не торопиться, - он смутился, произнеся совершенно не то, что хотел
сказать.
Шаги удалились. Она вдруг физически ощутила свое одиночество. Внутри все подобралось и сразу же ослабло. Она обернулась, ища хоть какой-то поддержки. Метрах в четырех на треноге стояла камера, смотревшая на нее черным равнодушным глазом. Чуть дальше, в тени, она различила два неподвижных, слившихся со стенами силуэта.
Она сделала было шаг им навстречу, но сразу остановилась. Глупо и стыдно было бежать от себя же после месяцев ожидания и двух с лишним недель работы с ней нескольких десятков человек. Хотя компанию для нее всегда представлял именно Стас, и стыдно было, прежде всего, перед ним. Все то, что она успела узнать о нем, не вязалось у нее в голове с его странной работой. Неужели он и вправду желал ее смерти в угоду своей работе и совсем уже утопичному движению общественного прогресса? А, впрочем, почему нет? В конце концов, не он пришел к ней, а она к нему. И именно Стас сделал все от него зависящее… Или почти все… Да и в чем был критерий плохой или хорошей работы? Каждый занимался тем, что умел делать. А то, что Стас делал свою работу хорошо, она не сомневалась.
К тому же что она вообще знала о людях, кроме того, что заимствовала из прочитанных книг? Встречала ли она хоть одного реального человека в своей жизни, сумела ли хоть раз добраться до глубины чьей-нибудь души, тайных мыслей, побуждений, желаний? Она всегда считала себя уникальной, не похожей на других. Сделала ли она хоть что-то реальное, чтобы действительно ощутить себя такой?
Получалось, что вся ее осознанная жизнь была всего лишь блефом, нелепой и обманчивой позой, которой она прикрывалась от своих ежедневных страхов и обид…
Она повернулась и пошла к краю площадки. Начал накрапывать мелкий дождь. Стараясь не смотреть вниз, она вытянула руку и зачарованно глядела как капли воды разбивались о ее ладонь и стекали в рукав куртки. И этого она тоже никогда больше не увидит, как не увидит больше ночного города, пустых темных аллей, привычных, надоевших уже лиц вокруг, никогда не сможет с выпрыгивающим из груди от радости сердцем идти домой, как шла в первый вечер после встречи со Стасом…
Она почувствовала, как по щекам текут слезы. Попыталась было успокоить себя, отыскать серьезные, веские причины для своего поступка, но не смогла найти не одной…
И вдруг, неожиданно для себя самой, медленно сползла по стене на пол и, обхватив руками колени, горько и безудержно, как маленький ребенок, зарыдала, не обращая уже никакого внимания ни на камеру, ни на Стаса с Олегом, застывших у противоположной стены…
…Через полчаса она подняла заплаканное, опухшее лицо и посмотрела по сторонам. Ни Стаса, ни Олега не было, пропала видеокамера, лишь ветер и усилившийся дождь напоминали, зачем она пришла сюда. У лестницы она увидела несколько листов белой бумаги, на которых лежала видеокассета.
Она поднялась и, вздрагивая от прошедших уже рыданий и холода бетонного пола, подошла к лестнице. Взяла в руку кассету и в недоумении рассмотрела ее со всех сторон. На поверхности не было ни надписей, ни пометок. Она развернула первый лист бумаги. Это был экземпляр ее контракта, оставшийся у Стаса. Все было правильно заполнено, везде стояли ее собственные подписи и подписи Стаса. Она быстро просмотрела оставшиеся листы. Все документы были на месте. Свернула последний лист и вдруг, поняв все, уже не сдерживаясь, заплакала во второй раз, пыльным рукавом размазывая по лицу бессильные слезы…
…Он привычно постучал и открыл дверь.
А-а, Стас, заходи… - человек, сидящий в кресле, был третий день небрит, из-под
всколоченных волос на Стаса смотрели красные от недосыпания глаза. На столе перед ним стояли несколько пустых кофейных чашек и наполовину выпитая бутылка коньяка. – Ну, как твоя девушка?
Стас устало опустился в кресло:
Все, Леш. Я думаю, мы закончили.
Не надумал с ней увидеться? – Алексей попытался было улыбнуться, но улыбка вышла
кривой и жалкой. Сил едва хватило, чтобы растянуть из вежливости губы.
Вряд ли она захочет меня видеть… Теперь я постоянно буду напоминать ей о
собственной слабости.
Да?.. А, впрочем, может быть…
Знаешь, сколько здесь ни работаю, до сих пор не могу избавиться от ощущения, что мы
обманываем людей. - Стас нервно поежился и отвернулся к окну.
Брось, в любом случае это лучше, чем собирать трупы. - Алексей остановившимся
взглядом смотрел на полупустую бутылку.
Да, нет, ты не понял… Дело не в этом. Человек хотел совершить поступок, а мы
подбираем его, как помойного кота, кастрируем и опять выбрасываем на улицу…
Они оба вздохнули.
Не знаю… Может, ты и прав…
На столе зазвонил телефон. Алексей поднял трубку и нажал кнопку громкоговорителя. Раздался голос Олега:
Алексей Николаевич, Станислав Петрович у вас?
Да, он сейчас слушает.
Станислав Петрович, спуститесь, пожалуйста, вниз. К вам пришли…
Февраль 2001 года
