Всю жизнь из себя что-то строила на месте руин,
И оказалась в храме.
Гнали бы меня мётлами, шипели б углы котами,
если бы знали, что принесла в кармане.
Но юбка на мне длинная, платочек в цветочек,
улыбаются все умильно, мол, какие глаза заплаканные:
может, аборт замаливает, может, из блуда в блуд.
А я шатаюсь от правды: полный карман говна.
Господи, это все, чем богата: это моя лепта. Моя вина.
Пальцы медленно погружаются в вязкую вонючую массу.
Кармашек уже слипается, морщатся люди у иконостаса,
«Ну, наконец-то», - вздыхаю я облегченно. Наконец-то я ощущаю,
что народ потихоньку врубается, что я не
милая девонька, Машенька, лапочка, зая.
И не стерва, шалава, оторва, как псина злая.
Христос смеется, и льется свет на мои ладони:
"Ах, милая стерва, оторва Машенька, зая, как псина злая,
смывай эту дрянь, и к распятию иди босая".
