На память 9-го ноября 1843 года.
Княжне Варваре Николаевне
Душе с прекрасным
Должно любить, терпеть, страдать;
И дар господний, вдохнвенье,
Должно слезами поливать.
Для. вас понятно это слово!..
Для. вас я радостно
Свои житейские оковы,
Священнодействовал я
И слезы в звуки перелил.
Ваш добрый ангел
Меня бессмертными
И тихостройными
Мечты о рае пробудил.
Яготин,11 ноября 1843Души ваши очистивше в послуша-нии истины духом, в братолюбиинелицемерно, от чиста сердца другдруга любите прилежно: порожде-ни не от семени нетленна, но ненетленна, словом живаго бога ипребываюшего во веки.
Зане всякаплоть, яко трава, и всяка слава че-ловеча, яко цвет травный: изсщетрава, и цвет ея отпаде.
Глагол жегосподень пребывает во веки.
Сеже есть глагол, благовествованныйв вас.
Соборное послание первоесвятаго апостола Петра,
I, 22, 25Двенадцать приборов на круглом столе,
Двенадцать бокалов высоких стоят;
И час уж проходит,
Никто не приходит;
Должно быть,
Забыты они.
Они не забыты,— в урочную пору,
Обет исполняя, друзья собрались,
И вечную память пропели собором,
Отправили тризну — и все разошлись.
Двенадцать их было; все молоды были,
Прекрасны и сильны; в прошедшем
Наилучшего друга они
И другу поминки в тот день учредили,
Пока на свиданье к нему не
Счастливое братство!
Единство
Почтили вы свято на грешной земле;
Сходитеся, други, как ныне сошлись,
Сходитеся долго и песнею
Воспойте свободу на рабской
Благословен твой малый путь,
Пришлец убогий, неизвестный!
Ты силой господа
Возмог в сердца людей
Огонь любви, огонь небесный.
Благословен!
Ты божью
Короткой жизнью освятил;
В юдоли рабства радость
Безмолвно ты провозгласил.
Когда брат брата алчет крови
Ты сочетал любовь в чужих;
Свободу людям — в братстве
Ты проявил великим словом:
Ты миру мир благовестил;
И, отходя,
Свободу мысли, дух любови!
Душа избранная,
Ты мало так у нас гостила?
Тебе здесь тесно, трудно было!
Но ты любила здешний плен,
Ты, непорочная, взирала,
Скорбя, на суетных людей.
Но ангела
У вечного царя царей;
И ты на небе в вечной
У трона божия стоишь,
На мир наш, темный и лукавый,
С тоской невинною глядишь.
Благоговею пред тобою,
В безмолвном трепете дивлюсь;
Молюсь тоскующей душою,
Как перед ангелом молюсь!
Сниди, пошли мне исцеленье!
Внуши, навей на хладный
Хоть мало светлых, чистых дум;
Хоть на единое
Темницу сердца
И мрак строптивых
И разгони, и усмири.
Правдиво, тихими
Ты расскажи мне все
Земное
И научи владеть
Людей кичливых и своим,
Уже растленным, уже
Скажи мне тайное
Любить гордящихся
И речью кроткой и
Смягчать народных палачей,
Да провещаю гимн пророчий,
И долу правду низведу,
И погасающие
Без страха к небу возведу.
И в этот час последней
Пошли мне истинных
Сложить хладеющие
И бескорыстия
Пролить из дружеских очей.
Благословлю мои страданья,
Отрадно смерти
И к вечной жизни с
К тебе на небо вознесусь.
Благословен твой малый путь,
Пришлец неславленный, чудесный!
В семье убогой,
Он вырастал; и жизни труд,
Как сирота, он встретил рано;
Упреки злые встретил
За хлеб насущный… В сердце
Змея прогрызла… Детский
Исчез, как голубь боязливый;
Тоска, как вор, нетерпеливо,
В разбитом сердце притаясь,
Губами жадными
И кровь невинную
Душа рвалась, душа рыдала,
Просила воли… ум горел,
В крови гордыня
Он трепетал, он
Рука, сжимаяся,
О, если б мог он шар
Схватить озлобленной
Со всеми гадами земными;
Схватить, измять и бросить в ад!..
Он был бы счастлив, был бы рад.
Он хохотал, как демон лютый,
И длилась страшная минута,
И мир пылал со всех сторон;
Рыдал, немел он в исступленье,
Душа терзалась страшным сном;
Душа мертвела,— а
Земля, господнее творенье,
В зеленой ризе и в цветах,
Весну встречая, ликовала.
Душа отрадно пробуждалась,
И пробудилась… Он в
Упал и землю лобызает,
Как перси матери родной!..
Ом снова чистый ангел рая,
И на земле он всем чужой.
Взглянул на небо:
О, как ясно,
Как упоительно-прекрасно!
О, как там вольно будет
И очи в чудном
На свод небесный устремляет,
И в беспредельной
Душой невинной утопает.
По высоте святой,
Платочком белым, одинока,
Прозрачна тучка в даль
Ах, тучка, тучка, кто
Тебя так плавно, так высоко?
Ты что такое? и
Так пышно, мило нарядилась?
Куда ты послана и
И тучка тихо
На небе светлом.
Взор
Он опустил на темный
А где край света, край небес,
Концы земли?..» И вздох глубокий,
Недетский вздох, он испустил;
Как будто в сердце
Надежду он похоронил.
В ком веры нет — надежды нет!
Надежда — бог, а вера —
Не погасай, мое светило!
Туман душевный разгоняй,
Живи меня твоею
И путь тернистый, путь
Небесным светом озаряй.
Пошли на ум твою святыню,
Святым наитием напой,
Да провещаю благостыню,
Что заповедана
Надежды он не схоронил,
Воспрянул дух, как голубь горний,
И мрак сердечный, мрак
Небесным светом озарил;
Пошел искать он жизни, доли,
Уже прошел родное поле,
Уже скрывалося
Чего-то жаль внезапно стало,
Слеза ресницы пробивала,
Сжималось сердце и рвалось.
Чего-то жаль нам в прошлом нашем,
И что-то есть в земле
Но он, бедняк, он всем не свой,
И тут, и там.
Планета наша,
Прекрасный мир наш, рай земной,
Во всех концах ему — чужой.
Припал он молча к персти
И, как родную лобызал,
Рыдая, тихо и
На путь молитву
И твердой, вольною
Пошел… и скрылся за горою.
За рубежом родной
Скитаясь нищим, сиротою,
Какие слезы не лились!
Какой ужасною
Уму познания
И девство сердца сохранил.
Без малодушной
Пройти мытарства трудной жизни,
Измерять пропасти страстей,
Понять на деле жизнь людей,
Прочесть все черные страницы,
Все беззаконные
И сохранить полет
И сердце чистой голубицы!
Се человек!.. без крова
Сирот и солнышко не греет),
Людей изведать — и любить!
Незлобным сердцем
О недостойных их
И не кощунствуя впотьмах,
К а к ц а р ь у м а.
Убогим, нищим,
Из-за куска насущной
Глупцу могучему годить,
И мыслить, чувствовать и жить!..
Вот драма страшная, святая!..
И он прошел ее, рыдая,
Ее он строго
Без слова; он не
Своих вседневных
Как назидательный роман;
Не раскрывал сердечных ран,
И тьму различных сновидений,
И байронический
Он не пускал; толпой
Своих друзей не поносил;
Чинов и власти не казнил,
Как N.. глашатай осторожный,
И тот, кто мыслит без
О мыслях Канта,
Галилея,
Космополита-мудреца,
И судит люди, не
Родного брата и отца;
Тот лжепророк!
Его сужденья
Полуидеи, полувздор!..
Провидя жизни назначенье,
Великий божий приговор,
В самопытливом
Он подымал слезящий
На красоты святой
Как все согласно!» — он
И край родной воспоминал;
У бога правды и
Всему живущему молил,
И кроткой мыслию
Дела минувшие народов,
Дела страны своей родной,
И горько плакал…
О святая!
Святая родина моя!
Чем помогу тебе, рыдая?
И ты закована, и я.
Великим словом божью
Сказать тиранам — не поймут!
И на родном прекрасном
Пророка каменьем побьют!
Сотрут высокие
И понесут их словом зла!
Тебя убили, раздавили;
И славословить
Твои великие дела!
О боже! сильный и правдивый,
Тебе возможны чудеса.
Исполни славой
И сотвори святое диво:
Воспрянуть мертвым повели,
Благослови всесильным
На подвиг новый и суровый,
На искупление земли,
Земли поруганной, забытой,
Чистейшей кровию политой,
Когда-то счастливой земли».
Как тучи, мысли расходились,
И слезы капали, как дождь!..
Блажен тот на свете, кто малую долю,
Кроху от трапезы волен
Голодному брату и злобного
Хоть властью суровой возмог укротить!
Блажен и свободен!..
Но тот, кто не оком,
А смотрит душою на козни
И может лишь плакать в тоске
О боже правдивый, лиши ты очей!..
Твои горы, твое море,
Все красы
Не искупят его горя,
Не дадут свободы.
И он, страдалец жизни краткой,
Все видел, чувствовал и жил,
Людей, изведавши,
И тосковал о них украдкой.
Его и люди полюбили *,
И он их братиями звал;
Нашел друзей и тайной
К себе друзей причаровал;
Между друзьями молодыми,
Порой задумчивый…
Как волхв, вещатель молодой,
Речами звучными,
Друзей внезапно изумлял;
И силу Дружбы между ними,
Благословляя, укреплял.
Он говорил, что обще
Должно любовию
И с благородною
Стать за народ и зло казнить.
Он говорил, что праздник жизни,
Великий праздник, божий дар,
Должно пожертвовать отчизне,
Должно поставить под удар.
Он говорил о страсти нежной;
Он тихо, грустно говорил,
И умолкал!..
В тоске
Из-за стола он
И горько плакал.
Грусти тайной,
Тоски глубокой, не случайной,
Ни с кем страдалец не делил.
Друзья любили всей
Его, как кровного; но
Непостижимою
Был постоянно удручен,
И между ними вольной
Он пламенел.
Но меж гостей,
Когда при тысяче
Мелькали мраморные плечи,
О чем-то тяжко он вздыхал,
И думой мрачною
В стране родной, в стране прекрасной,
Там, где никто его не ждал,
Никто об нем не вспоминал,
Ни о судьбе его неясной.
И думал он:
Зачем я тут?
И что мне делать между ними?
Они все пляшут и поют,
Они родня между родными,
Они все равны меж собой;
А я!..» И тихо он выходит,
Идет, задумавшись, домой;
Никто из дому не
Его встречать; никто не ждет,
Везде один… тоска, томленье!..
И светлый праздник
Тоску сторичную несет.
И вянет он, вянет, как в поле былина,
Тоскою томимый в чужой стороне;
И вянет он молча… какая
Запала в сердечной его
О горе мне, горе!
Зачем я
Невинности счастье, родную страну?
Зачем я скитался, чего я достигнул?
Утехи познаний?..
Кляну их, кляну!
Они-то мне, черви, мой ум источили,
С моим тихим счастьем они разлучили!
Кому я тоску и любовь расскажу?
Кому сердца раны в слезах покажу?
Здесь нету мне пары, я нищий меж ними,
Я бедный поденщик, работник простой;
Что дам я подруге моими мечтами?
Любовь… Ах, любови, любови
С нее на три века, на вечность бы стало!
В своих бы объятьях ее растопил!
О как бы я нежно, как нежно
И крупные слезы, как искры, низались,
И бледные щеки, и слабую
Росили, и сохли.
О дайте вздохнуть,
Разбейте мне череп и грудь
Там черви, там змеи,— на волю пустите!
О дайте мне тихо, навеки
Страдал несчастный
Вдали от родины
И ждал конца нетерпеливо.
Его любимая мечта
Полезным быть родному
Как цвет, с ним вместе увядает!
Страдал он.
Жизни
Пред ним могилой раскрывалась:
Приязни братской было мало,
Не грела теплота друзей:
Небесных солнечных
Душа парящая алкала.
Огня любви, что бог
В стыдливом сердце
Невинной женщины, где б
Полет превыспренний,
Остановить и
Пожар любви, любви невинной;
Кого бы мог он
В светлице сердца и рассудка,
Как беззащитную голубку,
От жизни горестей укрыть;
И к персям юным, изнывая,
Главой усталою прильнуть;
И, цепенея и рыдая,
На лоне жизни, лоне
Хотя минуту отдохнуть.
В ее очах, в ее
И ум, и душу утопить,
И сердце в сердце растопить,
И утонуть в самозабвенье.
Но было некого любить;
Сочетаваться не с кем было;
А сердце плакало, и ныло,
И замирало в пустоте.
Его тоскующей
В грядущем что-то открывалось,
И в беспредельной
Святое небо улыбалось.
Как воску ярого свеча,
Он таял тихо, молчаливо,
И на задумчивых
Туман ложился.
Взор
На нем красавица
Покоя, тайно
И симпатической
Украдкой долго любовалась.
И, может, многие
Сердца девичие о нем,
Но тайной волей, высшей
Путь одинокий до
На камнях острых проведен.
Изнемогал он, грудь болела,
Темнели очи, за
Граница вечности
В пространстве мрачном и пустом.
Уже в постели
Лежит он тих, и — гаснет свет.
Друзей тоскующий
Тревожит дух его бессильный.
Поочередно
У друга верные друзья;
И всякий вечер
Его прекрасная семья.
В последний вечер
Вокруг предсмертного
И просидели до утра.
Уже рассвет смыкал ресницы,
Друзей унылых сон клонил,
И он внезапно
Их грустный сон огнем
Последних пламенных речей;
И други друга утешали,
Что через семь иль восемь
Он будет петь между
Не пропою вам песни
О славе родины моей.
Сложите вы псалом
Про сонм народных палачей;
И вольным гимном
Предтечу, друга своего.
И за грехи… грехи его,
Усердно богу
И с о с в я т ы м и у п о к о
Пропойте, други, надо
Друзья вокруг его стояли,
Он отходил, они рыдали,
Как дети… Тихо он вздыхал,
Вздохнул, вздохнул… Его не стало!
И мир пророка потерял,
И слава сына потеряла.
Печально други
Наутро в церковь гроб дубовый.
Рыдая, предали
Остатки друга; и
Венок зеленый, молодой,
Слезами дружбы оросили,
И на могиле положили;
И с о с в я т ы м и у п о к о
Запели тихо и уныло.
В трактире за круглым, за братским
Уж под вечер други сидели кругом;
Печально и тихо двенадцать сидело:
Их сердце одною тоскою болело.
Печальная тризна, печальны друзья!..
Ах, тризну такую отправил и я.
Согласьем общим положили,
Чтоб каждый год был стол
В день смерти Друга; чтоб
Не мог быть друг их за могилой.
И всякой год они
В день смерти друга поминать.
Уж многих стало не видать:
Приборы каждый год пустели,
Друзья все больше
И вот, один уж, сколько
К пустым приборам на
Старик печальный приезжает;
Печаль и радость юных
Один, грустя, воспоминает.
Сидит он долго; мрачен, тих,
И поджидает:
Нет ли
Хоть одного еще в
И одинокий в путь
Идет он молча… И теперь,
Где круглый стол стоит накрытый,
Тихонько отворилась дверь,
И брат, что временем забытый,
Вошел согбенный!..
Грустно
Окинул стол потухшим
И молвил с дружеским
Лентяи! видишь, как
Священный братский исполняют!
Вот и сегодня не пришли,
Как будто за море
И слезы молча утирает,
Садясь за братский круглый
Хоть бы один тебе
Старик сидит и
Проходит час, прошел другой,
Уж старику пора домой.
Старик встает:
Да, изменили!
Послушай, выпей, брат,
Сказал слуге он,— все
Я не могу; прошло, что
Да поминай за упокой;
А мне пора уже —
И слезы снова покатились.
Слуга вино, дивяся,
Дай шляпу мне… какая
Идти домой!..» — и тихо вышел.
И через год в урочный
Двенадцать приборов на круглом столе,
Двенадцать бокалов высоких стоят,
И день уж проходит,
Никто не приходит,
Навеки, навеки забыты они.[1843,
Яготин]
