Пять писем к создателю, написанных, но по разным причинам не отправленных
«– Филипп Филиппович, эх... – горестно воскликнул Борменталь, – значит, что же? Теперь вы будете ждать, пока удастся из этого хулигана сделать человека?
Филипп Филиппович жестом руки остановил его, налил себе коньяку, хлебнул, пососал лимон и заговорил:
– Иван Арнольдович, как по-вашему, я понимаю что-нибудь в анатомии и физиологии, ну, скажем, человеческого мозгового аппарата? Как ваше мнение?
– Филипп Филиппович, что вы спрашиваете? – с большим чувством ответил Борменталь и развел руками...
– …Ну так вот-с, будущий профессор Борменталь: это никому не удастся. Кончено. Можете и не спрашивать. Так и сошлитесь на меня, скажите, Преображенский сказал. Финита».
(М.А. Булгаков. Собачье сердце)
Письмо первое. Декабрь 1929.
Ну чё, профессор, как дела в Париже?
Собрался вот письмо тебе черкнуть.
Ты вовремя убёг, а я, как видишь, выжил.
Надеюсь, что сочтемся как-нибудь.
Ты, говорят, там крупное светило.
Ну, им виднее – заграничным докторам!
А я тут занял, кстати, всю твою квартиру
И книжки повыкидывал к херам.
У нас вожак – товарищ И Вэ Сталин –
За всех уже продумал, что и как,
А ты в Париже не встречался с Борменталем?
Пропал куда-то: хоть и доктор, а дурак!
Все. Закругляюсь. Служба, знаешь, все такое.
Товарищи с докладами спешат.
В Очистке не приветствуют простоев.
Адьё, профессор!
Дата. Подпись. П.П.Ш.
Письмо второе. Декабрь 1937.
Бонжур, профессор!
Поздравляю с Новым Годом!
Надеюсь, вам в Европе хорошо.
У нас непросто: мы тут всем народом
Врагов народа растираем в порошок.
Вопрос ребром – все четко: или-или!
Разнюхали, кто чист, а кто не чист.
Вот Витьку-дворника недавно разъяснили:
Был с виду дворник, а внутри троцкист.
А тот высокий чин, что вам мастырил справки –
Вы помните его начальственный басок? –
Он всех перехитрил, решил не ждать отправки:
Напился коньяку и выстрелил в висок.
Давненько не слыхал о нашем Борментале.
Волнуюсь – он дурак, не ляпнул бы чего!
Намедни, кстати, Швондера забрали.
Сказали вскользь, что, мол, предатель и шпион.
Я сердцем чуял – что-то с ним неладно!
К чему таскать блокнот и два карандаша?
Ему дадут лет пять – ну, чтобы неповадно…
Вот так! Прощаюсь.
Зав. Очисткой.
П.П.Ш.
Письмо третье. Декабрь 1942.
Профессор, здрасте!
Как вы там в Париже?
Под немцами несладко? Или как?
У нас тут минус сорок или ниже,
Воюем справно, на авось да натощак.
У партизан я, прямо скажем, первый номер!
Майор наш говорит – огромнейший талант!
Тут до меня который был – от раны помер,
А я не помер и доставил провиант!
Недавно ранен был. Хирурги залатали.
Профессор, как судьба хитро свивает нить!
«Кого благодарить?» А мне, мол: «Борменталя!»
Ну, ваша школа, что ж тут говорить!
Не свиделись, увы! Отправили куда-то.
Полковник говорит, такой, видать, приказ…
Профессор, тут везде пробитые солдаты,
А вы – в Париже! Жаль! Тут не хватает вас…
Хотя… И там война. Работы выше крыши…
У вас, наверняка, в госпиталях завал.
А мне сосед сказал (он от сестры услышал),
Наш доктор обо мне звонил и узнавал…
И что, когда в груди заделывал прореху,
Он, будто, говорил кому-то из коллег:
«Филип Филиппыч, мол, не верил в человека,
А, поглядите, вот! Ведь вышел человек!»
Письмо четвертое. Декабрь 1952.
Профессор, хорошо, что вы в Париже!
Ну, что тут говорить – счастливая судьба!
Такой, как вы, сейчас наверняка б не выжил.
У нас как раз с такими вот борьба.
Нет, я-то ничего, мне тут и должность дали,
Но, право, спасу нет от этих кровопийц!
Они ведь донесли о нашем Борментале,
И он теперь один среди врачей-убийц.
Никак я не пойму, за что его в убийцы!
Должны же разъяснить, где правда, что почем!
Он дважды ранен был, два ордена в петлице!
На фронте – знаю сам – геройским был врачом!
Я думал, заступлюсь, но мне: «Сиди потише!»
Совсем сбесились! Глядь! Ну что они творят!
…Точнее… Мы творим… Ведь я – из них же вышел…
Виню себя. Вот мы – такой пролетарьят…
Вы не любили нас, Филипп Филиппыч, – правы.
Мы расплодились тут, как сукины сыны.
Очистку всей страны форсировали завы –
И вычистили все святое из страны.
Прощаюсь. Что сказать… похоже, я калека.
Уж лучше б вы меня отправили в расход.
Не вышло из меня ни пса, ни человека…
Простите, что грущу под самый новый год…
Письмо пятое Декабрь 1957.
Профессор, дорогой, по случаю пишу вам!
Один знакомый врач сказал, что отвезет.
У нас двадцатый съезд наделал много шума,
И приняли дела нежданный оборот!
Бумаги принесли из самого спецхрана,
Я кое-что смотрел, и оказалось – вот!
Что Швондер проходил по делу Мандельштама:
По-тихому стихи записывал в блокнот!
Поэт! А не шпион, как мы тогда считали…
Вернулся – повезло. Я видел – весь седой…
...Вы там присядьте…
Я скажу о Борментале:
Неделя, как пришел. Заросший бородой…
...Связала нас судьба, похоже, в этом мире:
Как говорили вы про связи и про нить…
Он здесь теперь со мной. В «профессорской» квартире.
Всё ж не чужие – я пустил его пожить.
Сидит вон у окна, любуется закатом.
Ходили в магазин. Купил ему обнов…
Все вспоминаем, как в далеком двадцать пятом
Ходили вместе в цирк и видели слонов…
19 января 1930 года профессор Филипп Филиппович Преображенский скончался в своей парижской квартире от острой сердечной недостаточности…
