Я тогда был гашёный пивом,
И вообще не хотелось жить.
Убаюкивал пакостный климат,
Шли не дни, а скорей коллажи —
Коллажи и обрывки ситкомов.
Я смотреть не хотел им в глаза.
Я увидел действительность голой —
Голлумом под образами.
Нет, всё чинно, я начал с беседы,
Я на сцену поднялся, и вот он:
Гулко щёлкавший — как же без этого! -
Микрофон, изолентой обмотанный.
Волшебство: лился хмель по безналу.
Я стоял там как есть — ё-хо-хо! —
Не печатанный в толстых журналах
Или в топовый паблик стихов
Не репостнутый, автор бесхозный,
Сданный сцене на вечер в прокат.
Быть нетрезвым — спасительный козырь.
А выносливость — щит дурака.
Ведь дурак уязвимый для боли —
Та же редкость, что солнце в горсти.
Одного я не выучил в школе:
Только боль помогает расти.
Вот заладили песню рассветы —
Вверх и вниз! Вверх и вниз! День за днём!
В окнах — лапы заснеженных веток,
Обожжённых фонарным огнём.
Их гирлянда, конечно, короче
Гладковыбритых звёзд,
Что за мной
Громоздились тьмой тем, сотней полчищ,
Молчаливой холодной стеной.
Этих полчищ, бегущих ланями,
Шёпот зрел во вселенской тени.
Я на сцене устроил камлание.
Я на сцене бухой — извини.
Над столами блестели улыбки.
Сквозняки — реверансом у штор.
Я вязал свою лесенку лыка,
Я их всех почитал за ничто.
Я уже и не помню той ночи —
Я на сцене стоял в полный рост.
Дорогая, родная, — короче, —
Не смотри этот стрёмный видос.
