Всякая пуля является дурой, если задела невинную плоть
русских ли, немцев… французов ли, турок – если война – лишь тщеславия плод.
Госпиталь. Окна открыты. Подуло майским, совсем еще хрупким теплом.
Боль утихает, и тухнет окурок. Мама, я жив, но попал в переплет.
Ранен, но жив, и таких – миллионы – от этого факта ни капли не весело.
Стыдно признаться, мне так было больно, и страшно увидеть кровавое месиво
вместо конечностей. Жив, и конечно же, счастлив, что жив, не горю в преисподней.
Гибнут товарищи… Гадина та ещё, эта война. Но она на исходе…
Так говорили не раз, ошибались. Сдохнет ли сука – гадать не впервой –
Шли на Берлин настоящие парни, слыша смертельный неистовый вой,
Взгляды из полуразрушенных спален, где-то девчонка по маме ревет…
в пыльной Европе, в дыму и запале, шел наш усталый пятнадцатый взвод.
Всякая пуля могла быть последняя, сбить с панталыку и с цели намеченной.
Как никогда, были близко к победе, и гнуться, ломаться, скулить было нечего.
Но я не выстоял. Смерть бы мне быструю. Только я здесь, и себя обвиняю.
Гибнут ребята, но май сорок пятого, верю я, станет тем самым финалом.
