Этим вечером снова без спроса явился Бог.
Он был скромен и тих,
И почти не касаясь земли
Подошёл,
Развернул черновик и прочёл этот глупый стих,
Улыбнулся
И вынул меня из петли.
Взял перо,
Обмакнул в ледяную знобь,
И на белый листок положил слова.
И была в них скулящая рваною сукой скорбь
И дорога, ведущая к дому, ещё была.
И надежда — что свет,
И молчание — что урок.
Настоящая радость и гулкая тишина.
И слова, что закутаны в мёртвую тяжесть строк,
Немотой своей разрывали остатки сна
И тащили
Наверх,
Наизнанку.
Наискосок
Раскроили и сшили,
Как прежде
И как сошлось.
И я, заново собранный,
Мокрый тащил платок
И с горящего лба вытирал отходную злость.
А потом — снова вечер,
И снова незваный гость:
Без лица,
Без сомнения —
Входит и гасит свет.
Черновик, переписанный набело,
Тянет в горсть,
И услужливо,
Вежливо
Ставит под крюк табурет.
