Летучая мышь впрочем как и любой автор
Говорят же: умён, пока не откроет рта
И, вероятно, эти тихие так умны
Что, уж точно, знают, где их собственная, ну и моя, заодно, наивнейшая мечта
И, уж точно, знают тот металлический привкус слюны
И, наверняка, в курсе самых последних дел
И, обязательно, обозревают Яхве подол
И неспроста так тихи – тише, чем расставанье – плод, который досрочно поспел
Тише, чем хлопо́к от иглы, что делает в коже прокол
Непознаваемы в молчании? Невидимы вовсе?
Будто желающие меня слепым, уязвляя,
Жаля неспособностью маневрировать, трутся о темноту безголосо
И малодушно рады, что вовсе о них не узнаю
Но неважно, скрываются ли они в моей слепоте
Или в отсутствии света в этой части расчёта, или
В старании подражать, и, как повод, в один из дней, заявить о родстве, той пустоте
Вот, мол, мы же твои! Также не жили!
Только, если желали надпить эту власть
Быть наместником боли, становится последней из капель
Надламывать с хлебным хрустом тех, кому слепо, как и они, повезло не упасть
У кого крылья – в обоих и не отросло третьей взять факел
Только если стремились скрыться в беззвучии
Втягивая заросшим пупком стрелки ко́мпасов
Стоило помнить что мне не нужно ни карточерчение, ни солнцелучие
Я вижу. Голосом. Голосом. Голосом.
Other author posts
она даже знает, как быть
она даже знает, как быть она пойдёт прямо к нему возьмётся рукой за карниз и наклонит полутьму
Передусім — три
Передусім — три: Мій записник, де мої слова, Кольоровий браслет — подарунок сестри Та небоязкість плакати. Не моя. Вікова.
Асфальт – расплавленная и застывшая снова брусчатка
Асфальт – расплавленная и застывшая снова брусчатка С терпимостью к переношенной зимней, с голодом к перечёркнутой, к рваной, К яблочно-бронзовой зеленью окисленной памяти твоего отпечатка В тупики – трибуналом, как реки – в закрыт...
Я отнимаю у тебя право быть мелочной
Я отнимаю у тебя право быть мелочной Я отнимаю у тебя оправдание быть черствой Прятать себя от себя же в тьме ночной Быть компромиссной, договорной, сделочной
