Когда рассматриваешь карту и намечаешь путь, по которому собираешься пройти, то даже человеку, которому понятны различные значки: причудливые волнистые линии, точечки, черточки и прочая картографическая кабалистика, все кажется легко и просто
Речушка, ну что ж, найдем переправу. Болото, обойдем или пройдем. Что мы по болотам что ли не ходили? Глубже двух метров? Но кто же нас туда гонит? Смотри, находи проходы. Вершинка. Тем лучше. Во-первых ориентир, во-вторых с нее и посмотреть можно, наметить дальнейший маршрут. В общем карта и есть карта. Она как паспорт у человека, в котором обозначены имя, фамилия, улица, город и даже семейное положение. Но разве можно судить по паспорту о характере человека, его способностях, какое у него настроение и именно сегодня, и вообще чего от него можно ожидать? Глядя на карту в теплой комнате, в компании друзей, за чашкой чая, особенно после плотного ужина, всякие мелочи вроде плохой погоды, тяжелого рюкзака и прочих других обстоятельств, определяющих «душу» именно этого места и именно в то время, когда ты там находишься, кажутся не стоящими особенного внимания. Правда, возраст и опыт шепчут на ушко: а если снег? А если дождь? А если болото такое, что сунешься в него на двести метров, а выходить будешь потом целый день? А если…?
Но привычная, схоженная команда, выпитые за ужином несколько рюмок, да и подспудное выпендривание - мы еще ого-го-го, пройдем везде, что нас остановит? заглушают этот, такой неуместный здесь голос.
- Ну что, решено? Тогда на посошок и … за дело.
Нас четверо, всем уже далеко за пятьдесят. Счет пройденных дорог давно за многие тысячи километров. Но новый, предстоящий поход волнует. Мысленно мы уже там: среди вешней тайги, раскисших болот, залитых поверх льда талой водой озер…а, главное, на берегу Белого моря.
Отмеренное на карте расстояние, которые нужно пройти, невелико– всего двадцать пять километров. Но это Карелия, но это весна…
Поезд пришел на станцию рано утром, точнее не утром, а поздно ночью. Сошли только мы. В чернеющих вблизи домах ни огонька. Одна лампочка горит на каком-то станционном здании. Тишина. Морозец градусов пять, свежий снег, толщиной сантиметров пять – десять еще падающий крупными хлопьями, спрятал все тропинки и дорожки. Да они особенно и не нужны - все равно через несколько сотен метров придется идти по азимуту, а там какие дороги? Что ж, рюкзаки на плечи и вперед, на Восток. Первый ориентир – река. Полчаса, и вот она. Меж невысоких, лесистых, заснеженных берегов шевелится и вздыхает темная, подвижная масса, нисколько не похожая на воду, а скорее на спину какого-то огромного змея с переливающейся, поблескивающей чешуей.
Морозец сделал свое дело. Под ногами жестко, а нападавший снег – не помеха. Идти легко. Безлунно. Но это не наша привычная темная ночь, а белый полумрак. Вблизи видно довольно ясно, а удаленные предметы размыты и скорее угадываются, чем видятся. Идем в основном обширным болотом. Местами встречаются участки совершенно ровные - замерзшие озерца и залитые натаявшей водой низинки. Редко, редко под ногой хрустнет пустотка. Мы оживлены, часто пересмеиваемся. Предмет наших шуток один и тот же – наш карельский друг Сережа. По телефону он нам сказал, что на всю тайгу не наберется и один КАМАЗ снега. Потому и лыжи и саночки в Москве, а рюкзаки у нас на плечах. Еще не втянулись, тяжеловато. Но это привычная работа. Тридцать минут ход, десять минут перекур. И так до шести часов утра. После привал. Чай, перекус и все снова. Три раза по шесть переходов, потом еще немного и мы на озере. Это примерно половина пути. Здесь поживем денька два, половим рыбу и к морю.
Еще раньше, на карте, мы наметили возвышенность на северной части озера и, как оказалось, не напрасно. Во всей ближайшей округе нашелся один единственный, вытаявший на солнце, кусочек земли размером тридцать - сорок квадратных метров и именно там. Когда вокруг снег- приятно походить по зеленому ягодничку, посидеть на сухой лесине…
Яркое весеннее солнце, длинный северный день. Там, где недостает ветер, тепло, хоть загорай. И никаких комаров.
Трудно определить, чем привлекает Север? Охота ?- да, рыбалка ? - да. Но есть еще много, много такого, что создает здесь особое настроение. Вроде и деревья обычные: ель. сосна, береза, ивняк. Однако они и не совсем такие, как в средней полосе. Это как люди. Человек он и есть человек, но мы не затруднимся отличить европейца от азиата, негра от белого. Есть свои характерные черточки и у деревьев и у местности. Даже цвет неба и структура облаков, даже сам воздух и тот здесь все-таки другой. В редкие минуты покоя, набродившись перед этим по тайге и покрутившись затем вокруг костра за приготовлением обеда или ужина, уютно устроишься где-нибудь на упавшей лесине, так, что и солнышко пригреет и видно все далеко вокруг. И вдруг особенно остро ощутишь себя частицей природы, что ты не больше и не меньше, ты не «царь», но и не нищий. Ты просто ее составная часть. Вот такое состояние единения с природой, по крайне мере у меня, возникает только на Севере. Видимо здесь природа проще и понятней, ее стремление, выжить в жестокой борьбе за существование, выражено ярче и отчетливей.
Один в тайге, вокруг
Куда не глянь - тайга, болота
И неизведанное что-то
Тебе вольется в душу вдруг.
Я явно чувствую тогда
Давно минувших дней дыханье,
Сквозь пролетевшие года,
С природой древнею слиянье,
Смотрю на травы, на листву,
На цвет малиновый захода,
И я молюсь, как божеству,
Чудесным таинствам природы.
Но это все достаточно неуклюжие попытки объяснить то, что объяснить невозможно, также, как невозможно объяснить, почему ты любишь то, или другое, или того или ту. Такое состояние может придти только извне, помимо воли человека…
Для уха рыбака названия местных озер звучат так, что хочется поскорее заглянуть под лед: Сиговое, Лещеево. Не зря же их так назвали.
Мы не можем отнести себя к славному отряду заядлых рыбаков, в тонкостях знакомых со всякими премудростями, позволяющими заманивать доверчивых и не очень, рыб…, но и нам тоже не терпелось попытать удачу.
Подледный лов, казалось бы, что тут хитрого: сверли дырку, опускай мормышку и разводи костер для ухи…
Чего, чего, а уж дыр мы насверлили предостаточно. Если бы на одну дырку, да по одной рыбешке, то уха бы получилась знатная, даже если бы рыбки были величиной со спичечный коробок.
В конце концов поймали щуку килограмма на три – вот и вся рыбалка. Она, да налетевший откуда то одиночный гусь, составили достаточно плотный ужин, который в свою очередь разбудил творческую энергию нашего доктора технических наук, которая, естественно, была направлена на то, чтобы избавиться от рюкзаков, точнее переместить их со спины на какое-либо транспортное средство. Еще раньше он приволок кем-то брошенную пару лыж и теперь с энтузиазмом изготавливал на их основе некое подобие нарт. Мы предложили свою помощь, которую он с негодованием отверг: «Испортите, это дело тонкое, тут уметь надо!». Только он закончил свою работу, как мы тотчас свалили на «нарты» всю свою поклажу, а это около сотни килограммов. Автору очень не терпелось испытать свое творение в работе, и он предложил идти дальше прямо сразу, вечером. То же, что снег к этому времени размок и превратился в кашу – это его не смущало. Произнеся знаменитое: «ху-сим», он впрягся и, не дожидаясь пока мы закончим сборы, потянул сани. Сгоряча, и защищая идею, он двинул довольно лихо. Прокопавшись еще с полчаса, мы увидели только санный след, уходящий по краю озера на Восток. Но то, что было легко на озере, стало проблемой тогда, когда пришлось выйти на землю. Раскисший снег, рытвины, кусты и деревья, скажем скромно, несколько затруднили передвижение. И даже тогда, когда пристегнулись еще двое, помогло мало. Однако идея – есть идея и пока она себя не исчерпала, автор пытался извлечь из нее максимум.
С приближением берега моря снега становилось все больше, а соответственно и колея нарт глубже. Тогда же, когда под утро подморозило и образовался наст в виде довольно толстой подмерзшей поверхности, которая нарты не держала, а вперед не пускала, пришлось опять «заклячить» рюкзаки на плечи и вперед: тридцать минут ход, десять перекур. Но если бы?
Интересно бы подсчитать затраты энергии на передвижение, хотя бы в потере веса на километр или на час ходьбы, когда она осуществляется примерно по пояс в снегу с подмерзшей верхней кромкой. Труднее всего приходится первому, так как ему приходится высоко поднимать ноги для того, чтобы проломить кромку наста. Потому больше, чем на пять минут его не хватает и его меняет следующий. На шесть переходов в таких условиях сил, а главное запасов влаги в организме, явно не хватает. Зная, что такое предельное обезвоживание, мы сократили число переходов до трех, после которых устраивали часовое чаепитие. Казалось бы, что такое литр горячей, слегка сладкой воды (два куска рафинада), однако стоит только подзаправиться водичкой, то как будто оживаешь и уже становится не страшным вновь «ломать» дорогу. Чего только не приходит в голову тогда, когда в полутьме, с тяжелым рюкзаком за плечами, по пояс в снегу, пробираешься по лесу. Ноги делают свою работу, сердце бешено стучит, а голова пытается отвлечь внимание от этого процесса какими-то, не совсем относящимися к делу, мыслями. Чем ближе ты продвигаешься к голове колонны, тем эти мысли отвлеченней. И вот пришла твоя пора стать торящим. В один из таких периодов мне пришла в голову мысль, а как бы описал сей процесс кто-нибудь из признанных классиков слова, скажем Набоков? Почему Набоков? Да потому, что для меня читать его писания тяжкая мука. На мой взгляд это не писатель, а фотоаппарат с увеличительной насадкой, через которую он пропускает события, деталируя их до атомно-молекулярного уровня, закопавшись в которых забываешь, а о чем собственно идет речь? Но одно дело, когда сидишь за уютным столом и эти детали выдумываешь и совсем другое, когда эти «мелочи» вплотную окружают тебя….. Впереди идущий сделал шаг в сторону и остановился, пропуская следующего. Твоя очередь. Компас на грудь, взгляд на часы, вперед метров на десять и первый шаг по снежной целине. Высоко, предельно высоко, задираешь ногу и ставишь ее на наст. С хрустом нога проваливается в снег, образуя полукруглую выемку, в верхний край которой тыкаешься бедром на несколько сантиметров ниже края голенища болотного сапога, при этом несколько крупинок снега в сапог все-таки попадает. Это по относительно ровному месту. Но здесь тайга, и что там внизу - никто не знает. Поэтому время от времени попадаешь на какую–ни будь колдобину или, наоборот, лесину. Тогда можешь черпнуть сапогом и погуще. Особенно неприятно продираться через заросли мелкорослого кустарника. Там, под снегом, ветки будто того и ждут, чтобы схватить тебя за ногу. Без крепкого словца в этом случае никак не обойтись, так как другого обращения они, эти ветки, не понимают. Пот застилает глаза, ноги дрожат, а глянул на часы – всего-то прошло две, две с половиной минутки. Господи, когда же это мучение кончится, какой дурак все это придумал, чего тебе дома не сиделось … Тут мои мысли прервал целый каскад снега, свалившийся с елки прямо на голову. «Тьфу ты, еще и из-за шиворота снег вытряхивай!»
Глянул на часы, пять минут прошло. Ну, еще минутку – полторы, чтобы с полным правом переместиться в хвост. И тут слышишь: «В сторону, ишь распахался, оставь и другим».
Наконец мы вышли к широкому, безлесному языку, пахнуло характерным запахом моря. Здесь, на открытом месте, снега не так много и он настолько уплотнен, что нога практически не проваливается. Цель достигнута.
Итак, двадцать три часа чистого времени мы уже протопали, остался час, и мы на месте. «Километр в час - вот скорость передвижения по весенней тайге»,- объявил Алексей. «Не спеши, этот оставшийся час еще нужно пройти»,- ответил я, и наш квартет продолжил путь.
