«Я по жизни одиночка, – рассказывает старшей новая сокамерница, – ты, я вижу, тоже…»
Баба Наташа – «многоход». В юности в Советском Союзе она была осуждена за серию грабежей. Наказание было суровым – пятнадцать лет колонии. Она отсидела десять. Из колонии в больницу начальник увозил ее на своей «волге». Ее освободили от отбываемого наказания по состоянию здоровья – она была похожа на живой скелет.
«Почему ты не писала кассационную жалобу? Не подавала на условно-досрочное освобождение?» – спрашивает смотрящая.
«Как-то раньше не принято это было…»
После яркой юности и колонии баба Наташа жила скромно. Любила в кожаном пальто зайти в гастроном на Литейном и выпить сотку залпом. Родила сына «для себя».
Сын вырос и стал наркоманом. Сначала она просила, угрожала, боролась, лечила. Потом сама ездила с ним на такси к барыгам за «кайфом» – решила, что так безопаснее: по крайней мере сына не прихватят за наркоту. Пыталась контролировать дозу. Потом терпела его побои. Сынок продавал вещи, приводил друзей, а однажды разбил ей голову и, пока она лежала в больнице, отнимал деньги у бабушки, совсем ветхой старушки.
«Иногда он просил: мама, убей меня, ну убей! – говорит она. – Вконец измучил. Толкал, оскорблял, отнял деньги, уехал, вернулся домой, вмазался и уснул. Я подошла и прямо в висок его ударила. Я же знаю, как убить, чтобы не мучился. Он сразу умер».
После этого баба Наташа позвонила своей матери и попросила скорее прийти домой. Старушка вернулась и вызвала милицию. Только она и носит теперь своей дочке передачи.
Баба Наташа осуждает маленьких ясноглазых сучек-наркоманок, которые за глюкозу готовы лизать на потеху публике. В своей камере она влюбилась в одну красивую независимую распиздяйку, которая с малолетки «чалится» по тюрьмам. Баба Наташа уверяет, что они чувствуют мысли друг друга на расстоянии. В камерах «многоходок» рождается много красивых и грязных лав-стори, настоящая «Санта-Барбара».
Ей дали семь лет лишения свободы. Сидя на бауле в транзитной камере, она писала маме список, что привезти ей в колонию. Длинный кожаный плащ смотрелся нелепо и причудливо, и маленькие сучки шепотом называли ее Матрицей.
