Памяти Джона Бэрримора, живого воплощения готического романтизма
Вот и кончен спектакль — вечер долгий без меры…
Премьера.
Произнес свои фразы пред громом оваций
Горацьо.
После — пьяный угар, толпы, шквал поздравлений —
Час назад? — Жизнь назад! — и опять он на сцене…
По ступеням восходит меж стен Эльсинора,
Как в гору.
Прочь убрав и трико, и оружье, и цацки…
Принц Датский.
От хлопков по плечу, от букетов-банкетов
Он сбежал в этот зал, тишиною одетый.
Жизнь назад восседал здесь напыщенно модный —
Весь Лондон,
И таращился в пары биноклевых стекол
Дресс-сёркл,
Вспоминая иные костюмы и лица,
Дорогие, как детство — всё в рамках традиций.
Но явился пред ними с внезапностью шока
Жестокой
Новый век — авиации, грез с целлулоида,
Век Фройда…
Новый Гамлет был свеж, грациозен и… страшен —
Облик впору архангелу, ярость апаша.
Сколько лет обивал у театров он многих
Пороги,
Чтобы внове подать театральному миру
Шекспира…
И сегодня — вчера! — закоснелая сцена
Приняла его дерзость, признав перемены…
И ступени казались альпийской вершиной,
Пустынной,
В том краю, что не видел досель человека
От века…
Ни следа на траве, на стволах — ни зарубки
В этом девственном мире, беззвучном и хрупком…
И как в ясности острой небес океана
С Монблана,
Видел он бесконечных повторов картину —
Рутину…
Зал забит до отказа — актерское счастье,
Многоликое чудище с тысячей пастей…
И поднявшись с талантом, бесстрашьем, упорством
На монстра,
Лунный свет уловив из гнезда в небосклоне
В ладони,
Мог ли он каждый день жить и гибнуть не сцене,
Не рискуя забыть этот миг — столь бесценен?
Гамлет шел через зал, лихорадочно весел,
Меж кресел,
Навсегда из театра походкою мерной —
В таверну.
Чтоб не слышать, еще что рассвет напророчит.
Он с усмешкой шепнул: Милый принц, доброй ночи!
Пусть из ранних газет дифирамбы неслись,
Но с вершины вершин — только падают вниз.
Или ввысь?
* * *
Десять лет. Голливуд. Золотая химера.
Премьеры
На весь мир, гонорары, дешевая слава
По праву…
Здесь мечты, как и шлюхи, легко достижимы,
Как заветный запас контрабандного джина.
Гамлет снова стоял на таких же ступенях,
С терпеньем
Ожидая готовности света и камер,
Он замер.
Тесновато трико, надо лбом — прядь седая,
Но сильнее него в этой роли — не знают…
О него разбивались и веянья моды,
И годы.
Словно Дориан Грей, он не ведал упадка —
Загадка?
Байронически неотразим, своенравен…
Не родился актер, чтобы был ему равен.
Он читал тот же текст, выше всяких стандартов,
С азартом,
И опять перед ним те же звездные дали
Сияли…
И поверьте — глаза воротил Голливуда
Были — как у детей, при явлении чуда.
Но внезапно он смолк, не уверен,
Растерян,
Осознав, что не помнит конец монолога —
Ни слога.
Дальше был чистый лист, ничего не осталось,
Только болью звенело в висках — Rest is silence…
Не за то ль, что так много достиг он когда-то —
Расплата,
Что смогла закаленную классикой память
Изранить?
И как текст эпитафии, видел воочью
Он все те же слова: Милый принц, доброй ночи!
Пусть еще не вполне все стремленья сбылись…
Но с вершины вершин — только падают вниз.
Или… ввысь?
