И когда по земле растекается злая весть –
То идёт человек.
Идёт один в тёмный лес,
Где седая печаль с прахом прошлого говорит,
Где высокая тьма заплетается в кронах лип.
Человеку под сердцем тоскливо и горячо –
Он несёт к лесу душу в мешке за своим плечом.
Обращает лицо к первозданной голодной тьме –
И бросает её в узловатую сеть корней.
Говорит я кремень – я расколот, прости, прости.
Силы более нету её под ребром носить.
Все царапает, ноет –
Оборванная струна.
С нею я бесконечно слаб, одинок и наг.
В ней стихийная скорбь, переплавленная беда,
В ней всё горе людское, что я на веку видал.
Будь, прошу, милосердней – возьми же её, возьми –
Пусть убьёт эту боль лютый холод голодных зим.
И пускает её – прочь из прожженной лодки рук,
И душа его больше к живому не льнёт ребру.
И берет её лес, чтоб укутать в смолистой тьме,
И баюкает тихо в объятьях шершавых тел.
А душа в него прорастает –
Дрожащей, целой,
Паутинкой прозрачной сшивает её мицелий.
Поднимается к сердцу – по жилам с горьчащим соком
И становится чем-то –
Нетронутым и высоким.
Оживает дыханьем, невзошедшим зерном любви.
И глядит человек с непрощённой своей земли:
Его боль на ладонях протягивают леса –
Наполнявшую кровь.
Уходящую в небеса.
