Грустный город погряз, захлебнулся в холодном снегу,
грязный город устал, задохнулся от серых домов.
Так съедает зима, что я тоже дышать не могу
и живу между фраз, между строф, между строк, между слов.;
Выедает глаза грязно-снежная мутная гарь.
Где бесился июль — покрывалом накрыт труп земли.;
Ты опять мне твердишь об одном, мол, что сволочь и тварь;
и что все поезда так давно от вокзалов ушли.;
Лето дрыхнет в гробу. На дворе недовольный декабрь.
Город прячет грехи, но из снега торчат сотни шил.
Ты пойми, милый мой, я как ты, я такая же тварь,
ну а тварям быть в паре — так кто-то над нами решил.
Ты твердишь об одном, но не знаешь, что всё это зря,
ни себе, ни другим не умеешь талантливо врать.;
Если город растает, утонет в слезах декабря,
друг без друга нам только в холодной воде умирать.;
И барахтаясь в улицах-реках, допустим, весной,
ты вскричишь, мол, возьми, мол, спаси, я живой человек.;
Только толку? Мой милый, ты знаешь, но сколько ни ной,
порознь Ной ни за что не возьмёт нас с тобой на ковчег.;
Смейся прямо в лицо надо мной и над кипой стихов,
говори мне, что все эти муки — всего лишь слова.;
Только если вдруг что — будь ко всякому, милый, готов,
и к тому же на завтра с утра обещают плюс два.
