Тайм расписывает Рэббиту, как устроена вселенная и умирают звезды, Рэббит слушает монолог длинною в вечность ночью достаточно поздно И оказывается, что отвечать бесконечностью ему и ей не западло – И так протекают выпадания из жизни просто, даже слишком легко. Он ругается особенно бурно и кричит, что не может быть «по-дефолту», Поправляет волосы и недурно может почистить кому-нибудь морду, А через секунду приносит ленты, что вплетают в мягкие рыжие волосы, И смотрит какие-то старые киноленты, что оставляют на сердце полосы. Она в темноте балуется спичками, зажигает и задувает в секунды, Рэббит мнит ее кошкой, совсем не птичкою, и поступки порой их бездумны. Тайм пописывает ночами строчки, мечтая подняться с затертых колен, Они оба вроде бы такие гордые одиночки, думают, что мир – это пепел, тлен. Он – ее личный сорт кофеина, отгоняющий и бессонницу и совесть, Она тасует для него карты поведения – мимо, и ждет до моря поезд. Забывает себя на подмостках эмоций и рисует легкие линии сна – И каждое слово их цвета ультрамарина, через выдох душа видна. Она крыльцо его навещает, боясь однажды совсем не вернуться, И каждый шаг Рэббита убивает и истощает – только бы не захлебнуться Временем, что стирает грани реальности, что комкает их в один лист, Не существует неслучайной случайности, что приносит в зной этот бриз. Тайм расписывает Рэббиту, как сильно она устала жить на планете – Как опустошена, выбита из колеи и как ее утомляют крикливые дети. Рэббит спокойно принимает ее к своему плечу, она отдается движению, И легкой поступью идет к палачу, поддаваясь своему бабьему рвению. И душа ее на раскаленных камнях танцует, высоко вскинув руки к небу, На многовольтовопробивавших сухих проводах Тайм тянется к свету. И однажды совесть с маленьким молотком постучится в закрытую дверь – Что ответит ей слабое сердце, раскромсанное прошлым на куски теперь? Тайм переступает порог с острым желанием остаться и желательно насовсем, Рэбит проворачивает старый ключ медленно, не желая провожать ее в день... Они снова становятся самовольно заложниками чертовых и людских систем, Договариваясь встретиться завтра, утром или вечером часиков в семь... И у Тайм опускаются руки, тухнут глаза, нутро вылезает наружу от скуки, Рэббит старается быть сильнее и предлагает опять плечо или ее донести – Сколько выдержат они в этой муке, продержатся стойко до лет пяти? Сколько будет еще продолжаться, когда они перестанут прощаться? А после, зарывшись в теплые простыни и одеяла, она заснет, но этого мало – Приходящий день не принесет облегчения, только терзания и горечь мучения. А у Рэббита через лет пять появятся дети – смелы, озорны и вольны как ветер, А у Тайм будет все по-прежнему – клетка, цепи, раны незаживленные, свежие. Рэббит по утрам будет читать газеты, Тайм выкуривать еще легкую и одну, Каждый из них будет также искать ответы –почему именно так, почему... Через десять наложат печать – невозможно Тайм повернуть время вспять, И по отдельности будут считать звезды, оставаясь так же одни и бесхозны. Через двадцать она, может быть, поумнеет – наберет номер и ничего услышит, А он будет занят, его от нее отведут во второй раз боги, силы, что свыше... Тайм распишет сама себе, как устроена вселенная и умирают звезды – А он напишет ей очередное письмо и спрячет его дальше, ночью поздно.
8.7.14-8.8.14
