Круглая и рыжая, словно рождественский мандарин, луна уже озарила своим чудесным свечением иссиня-чёрное небо. Дробясь на безмолвной глади большого пруда, лунное отражение едва касалось листьев плакучей ивы, что обронила свои ветви в воду, как девица пышную копну волос во время купания. Возле могучего трёхсотлетнего дуба, неподалёку от заводи разложил Мирко свой костёр. Часто приходил он сюда, в тёмный и густой лес, да разжигал огонь, подолгу смотря в трескучие языки пламени, перебивающие шёпот листьев и шелест осоки. Тёплый яркий друг согревал душу, повествуя о волшебстве леса, рыжая небесная подруга, любопытствуя, иногда тоже заглядывала к ним на огонёк, молчаливый задумчивый дуб всегда охранял их покой и, пожалуй, в целом мире не было более одинокого, но вместе с тем более умиротворённого и светлого существа, чем Мирко в эти мгновения. Что думалось ему, что виделось в жарком свете огня? Не знали той загадки окружающие деревья, не шумела о том прибрежная осока и не говорила гладь широкого пруда, а если о чём-то и догадывался древний дуб, то по привычке своей предпочитал помалкивать.
Мирко подбросил сухих веток в костёр и друг его, обрадовавшись угощению и слегка приободрившись, продолжил свои увлекательные рассказы. Он говорил о том, что на протяжении многих тысяч лет он согревал целые поколения рода человеческого, смотрел в их глаза, освещал их души и многое слышал от них. Он помогал им и наказывал их, являясь для многих то лучшим другом, то злейшем врагом. Огонь говорил Мирко, что сам по себе он появлялся крайне редко и без воли человеческой не предполагал в сущности своей ничего плохого. Весёлый и страстный это был собеседник.
Сквозь всполохи смотрел Мирко на гладь пруда, но тот, подобно званому весельчаку огню, любящему о многом рассказывать, предпочитал, в свою очередь, о многом молчать. Он безмолвствовал о бескрайнем небе и его прекрасных звёздах, что, надо сказать, иногда смотрелись в него и даже, бывало, шутили с ним, подмигивая; он был нем о пролетающих над ним вольных птицах, об этих кружащих воплощениях свободы и мечты, он был тих и спокоен, как святая душа, нашедшая свой приют, наконец-то познавшая рай. Молча приветствовал он и молочно-белые облака, стремящиеся частой грядой в неизвестные дали, и грозные тёмные тучи, тяжело нависавшие над ним и подолгу сердито вглядывавшиеся в него, подобно далёким звёздам. Но ничего не нарушало безмятежности лика его, даже сильный ветер, потревожив прозрачную гладь пруда, в итоге рано или поздно растворялся в прохладном и блаженном покое.
Что думалось раскидистому старому дубу, под сенью которого обретал спокойствие Мирко, часто убегавший от мрака города и его обитателей в густой тёмный лес, что виднелся из окна его пустынного дома, - о мудрых размышлениях ветвистого исполина, возможно, догадывался лишь немой пруд. А тот про себя мудрствовал о том, что мало отпущено человеку на этой грешной земле, что приятель его – ворон, частенько прилетающий помолчать о вечном, ибо о вечном можно только безмолвствовать, – и тот живёт не один век, да в пущей вольности, хотя доля его не отмечена особой миссией, нежели человеческая. Много воспоминаний хранили в себе глубокие морщины кряжистого великана, что только ни представлялось взору его, сколько он пережил за все эти сотни лет, однако, ничего печальнее не видел он судьбы человеческой, ничто не ввергало его в большую задумчивость и печаль. Чувствовал своими корнями он, как тоскует по человеку мать сырая земля, что рождённый на ней скоро вновь должен будет возвратиться в лоно её и слиться с ней воедино. И величавое, но равнодушное ко всем солнце – дарующее себя всем и распыляющее благо своё – даже не заметит уход ещё одного мученика мира этого, не поймёт оно, что на веки вечные померкло в зеркале чьих-то глаз, и перестала существовать для него отныне благодать светила небесного. Знал многовековой дуб и печаль человеческую, да горько было ему слияние человека с землёй, возвращение его к истокам. Видел за все эти годы он и встречи, и расставания, и любовь, и ненависть, наблюдал во всём этом лишь суетность человека, его постоянное стремление к жизни, которая была ещё более хрупка, чем оброненный исполином по осени высохший лист его.
Так и Мирко, нашедший этой лунной ночью душевный покой под покровом древнего дуба, уйдёт внезапно в небытие, оставив молчать о тоске своей мудрого исполина да тихий пруд, что будет ещё долго внимать шуткам холодных звёзд и страстным байкам огня, сосредоточенного лишь на себе и глаголящего свои рассказы увлечённо на разные языки.
Камал Ибрагимов. 18 октября 2020 г.
