Однажды, позевывая от нечего делать, узколобый и широкозадый хан Олзой оповестил своих подданных:
— Кто соврет так, чтобы я не поверил, — тому чайную чашку золота!
Первый пожаловал придворный пекарь Маласхай:
— Великий, у моего деда есть длинный шест.
По ночам мой баабай (дедушка) размешивает этим шестом звезды на небе, как я в пекарне размешиваю тесто в квашне…
— Удивил! — прищурился хитрый хан. — У моего баабая-хана был такой длинный чубук у трубки, что он прикуривал не от костра, а от самого солнца.
Можешь проваливать!
Пожаловал ханский министр Сокто, похвастал:
— Повелитель, мой отец, запасясь навсегда водой, выкопал в горах ручей и принес его в бурдюке к своей юрте.
И тут пил.
— Хи-хи! — заблеял по-козьи Олзой, — а мой отец привез на тысяче тэмэнов (верблюд) вот это озеро, что возле дворца… Проваливай!
Явился придворный портной Шагдур:
— Хан-отец, сегодня ночью так гремел гром, что распоролся шов у неба.
Я сразу же схватил иглу, нитку-жилку и поставил заплату в десять верст длиной и пять шириной…
Бездельник Олзой усмехнулся — вранье портного понравилось, показалось забавным, но тут же хитрющий толстяк нашелся:
— Зашил, толкуешь, небо?
Но зашил ты его худо — видишь, с утра сквозь дыру моросит дождь.
Топай от меня на своих дырявых унтах.
Сначала, хвастун, унты свои зашей, а потом берись за починку вечного неба!
Под конец прибыл пастух Тархас.
Он подъехал ко дворцу на телеге, на которой гремела пустая бочка.
Хан удивился:
— Пастух Тархас, что за бочку ты приволок ко мне и почему она пустая?
— Приехал, великодородный, за долгом.
— Кто же тебе должен?
— Ты, многотяжкий, ты…
— Я?
Тебе?
Первый раз слышу!
— Ты, великожирный, забыл разве?
Ты должен мне бочку золота.
Хан Олзой захрюкал от злости:
— Врешь, пастух!
Брешешь, собака!
Но не смутился дотошный пастух Тархас:
— Великопузый хан!
Так, значит, ты не веришь тому, что я говорю?
— Конечно, нет!
— Тогда, великосальный, как ты обещал всенародно, давай мне чайную чашку золота.
— Ах, да! — спохватился хан. — Верю, верю.
Ты, уважаемый, сказал правду…
— Тогда, если я сказал правду, верни, великобрюхий, мне долг — бочку золота.
Рассвирепел узколобый и широкозадый Олзой.
Припер его простой, дотошный пастух, как говорят, к стенке.
Но делать нечего.
Кругом народ стоит, смотрит, слышит разговор, усмехается.
Толстяк-бездельник забил отбой.
Лучше уж отдать чашку, но не бочку золота…
— Ладно, пастух.
Четхур (черт) с тобой.
Я верю в то, что ты, забоди тебя бык, соврал… Верю.
И под громкий смех улусников Олзой-хан отдал смекалистому пастуху чайную чашку золота.
