Закон Джунглей (самый древний в мире) составлялся постепенно, на каждый случай, который мог произойти в зарослях, и наконец его кодекс достиг почти полного совершенства.
Если вы читали о Маугли, вы вспомните, что большую часть своей жизни он провёл в сионийской волчьей стае, изучая Закон, который ему преподавал Балу, бурый медведь.
Когда мальчика стали раздражать вечные приказания, именно Балу сказал ему, что Закон Джунглей походит на исполинскую лиану, потому что он обвивает каждое существо и никто не может убежать от него.
– Когда ты проживёшь столько, сколько прожил я,
Маленький Брат, ты, может быть, увидишь, как все живущие в джунглях повинуются одному Закону.
И это будет неприятное зрелище, – прибавил медведь.
Его слова вошли в одно ухо Маугли и вылетели из другого потому, что мальчик, который думает только как бы поесть или поспать, не заботится ни о чём, пока беда действительно не заглянет ему в лицо.
Но однажды наступил такой год, в который слова Балу оправдались, и Маугли увидел, что в джунглях все подчиняются общему Закону.
Началось с того, что зимой почти совсем не было дождей, и при встрече с Маугли в бамбуковой чаще дикобраз Икки сказал, что дикий ямс совсем засыхает.
Всякий знает, что Икки до смешного разборчив в еде, что он ест только всё самое лучшее и самое спелое.
Поэтому Маугли засмеялся и сказал:
– Мне-то что за дело?
– Теперь мало дела, – сказал Икки, беспокойно побрякивая своими иглами, – а позже увидим.
Скажи, хорошо ли нырять в глубоком затоне под Пчелиной Скалой,
Маленький Брат?
– Нет.
Глупая вода всё уходит, а разбивать себе голову я не намерен, – ответил Маугли, который в те дни был вполне уверен, что он знает больше, чем пятеро любых жителей джунглей взятых вместе.
– Очень жаль.
Через маленькую трещину в твою голову, может быть, проникло бы немножко ума. – И дикобраз быстро шмыгнул в чащу, чтобы Маугли не стал дёргать его за щетину на носу.
Позже мальчик повторил Балу слова Икки.
Балу стал серьёзен и пробормотал скорее для себя, чем для него:
– Будь я один, я ушёл бы охотиться в другое место раньше, чем остальные заметят… Между тем охота посреди чужих оканчивается дракой, и тогда человеческий детёныш мог бы пострадать.
Надо подождать и посмотреть, как цветёт мохва.
В эту весну мохва, любимое дерево Балу, совсем не зацвело.
Зной убил его сливочно-жёлтые и как бы восковые цветы раньше, чем они родились, и когда медведь, стоя на задних лапах, тряхнул нежный ствол деревца, на землю упало несколько дурно пахнущих лепестков.
После этого чрезмерная жара дюйм за дюймом поползла к самому сердцу джунглей, делая их зелень жёлтой, коричневой и, наконец, чёрной.
Зелёные поросли на откосах рвов иссохли, превратились в разорванные нити и искривлённые пластинки мёртвого вещества; в болотистых естественных прудах высохла вода; они затянулись запёкшейся грязью, и на их краях остались последние следы ног, точно отлитые из чугуна; лианы с сочными стеблями упали с деревьев, которые они обнимали, и умерли у их подножий; бамбуки завяли и звенели, когда на них налетал горячий ветер; мох осыпался с камней и толстым слоем лёг на землю; наконец, все скалы так же обнажились и раскалились, как дрожащие синеватые валуны на сухом ложе реки.
Птицы и обезьяны рано переселились на север; они знали, «что» подходит; олени и кабаны убежали в погибшие деревенские нивы; некоторые из них умирали на глазах слабых людей, которые даже не думали поднимать на них руку.
Чиль, ястреб, остался и пополнел, потому что было очень много падали; он каждый вечер приносил известия зверям настолько обессиленным, что они не могли уйти к новым местам охоты, говоря им, что солнце убило джунгли вокруг на три дня полёта.
Маугли, ещё не знавший настоящего голода, принялся уничтожать несвежий, трёхлетний мёд из покинутых сотов в скалах, мёд чёрный, как вар, засахарившийся и потому как бы покрытый пылью.
Он также ловил личинок под корой деревьев и ел ос из новых выводков.
Вся дичь в джунглях превратилась в скелеты, обтянутые кожей, и Багира охотилась трижды в ночь, но не насыщалась.
Хуже всего был недостаток воды, хотя народ Джунглей пьёт редко, но ему необходимо пить досыта.
А засуха продолжалась; зной высасывал всю влагу из почвы, так что наконец русло реки Венгунги превратилось в единственный поток; это был ручеёк воды в мёртвых берегах.
Дикий слон Хати, проживший сто лет или больше, увидел длинную узкую синюю гряду скал, обнажившуюся на самой середине реки, и понял, что перед ним вырисовывается Скала Мира.
Тогда он поднял свой хобот и объявил начало Водяного Перемирия, как пятьдесят лет тому назад это сделал его отец.
Олени, кабаны и буйволы хрипло повторили его слова;
Чиль описал в воздухе широкий круг и со свистом громко предостерёг жителей зарослей.
По Закону Джунглей, раз Водяное Перемирие объявлено, тот, кто убьёт какое-либо существо на водопое, подвергается смерти.
Причина этого та, что утоление жажды важнее утоления голода.
Каждый в джунглях ещё может как-нибудь прожить, когда дичи мало; но вода – это вода, и когда остаётся только один источник, тогда на время общего водопоя всякая охота прекращается.
В счастливые времена, во дни изобилия воды, животные, пившие из Венгунги или в другом месте, рисковали жизнью, и сама опасность придавала особое очарование этому ночному удовольствию.
Спускаться так ловко, чтобы не шелохнулся ни один листок; входить в ревущую воду, шум которой заглушает все остальные звуки; пить, оглядываясь через плечо, напрягая все мускулы для отчаянного прыжка; валяться на песчаной отмели и возвращаться с влажным носом и полным желудком к ликующему стаду – вот что казалось восхитительным каждому молодому оленю с разветвлёнными рогами, именно благодаря возможности нападения; ведь Багира или Шер Хан ежеминутно могли выскочить из чащи.
Но теперь эта опасная игра, в которой ставками были жизнь или смерть, окончилась; жители джунглей приходили истощённые, усталые к сузившейся реке: тигр, медведь, олень, буйвол, кабан, – все вместе.
Они рядом пили помутневшую воду и оставались близ Венгунги, слишком измученные, чтобы уйти в заросли.
Олени и кабаны целый день бродили, отыскивая что-нибудь получше сухой коры и увядших листьев.
Буйволы не находили болот, в которых они могли освежиться, и зелёных всходов, на которых им можно было воровски пастись.
Змеи покинули джунгли и спустились к реке, в надежде поймать уцелевшую лягушку; они свивались около влажных камней и не кусались, когда рыло кабана сбрасывало их с места.
Багира, самая ловкая охотница, уже давно убила всех речных черепах; рыбы зарылись глубоко в сухой ил.
Скала Мира тянулась вдоль отмели, точно длинная змея, и утомлённые волны шипели, высыхая на её горячих откосах.
Именно в это место каждую ночь приходил Маугли, чтобы освежиться и побыть в обществе.
В это время самый голодный из врагов мальчика не обращал на него внимания.
Его непокрытая мехом кожа придавала ему особенно заморённый и жалкий вид.
Его волосы выгорели на солнце до цвета пакли; его рёбра выдавались, точно прутья на дне корзины; мозоли на коленях и локтях, на которые мальчик опирался, когда бегал на четвереньках, делали его тонкие высохшие ноги и руки похожими на узловатые стебли трав.
Однако из-под спутанных волос Маугли смотрели спокойные, хладнокровные глаза; в это тяжёлое время его советницей была Багира; она велела ему держаться спокойно, охотиться не торопясь и никогда, ни по какому поводу не выходить из себя.
– Наступило дурное время, – в один раскалённый вечер сказала ему чёрная пантера, – но оно пройдёт, только бы нам дожить до его окончания.
Полон ли твой желудок, человеческий детёныш?
– Там есть кое-что, но мне от этого не лучше.
Как ты думаешь,
Багира, дожди забыли о нас и никогда больше не вернутся?
– Этого я не думаю.
Мы ещё увидим мохву в цвету и маленьких оленят, разжиревших на молодой траве.
Спустимся к Скале Мира и послушаем новости.
Ну, ко мне на спину,
Маленький Брат!
– Теперь не время носить тяжести.
Я ещё могу стоять один, но… Право, мы с тобой не похожи на откормленных быков…
Багира взглянула на свой лохматый пыльный бок и шепнула:
– Прошлой ночью я убила вола под ярмом.
Я до того ослабела, что, кажется, не решилась бы кинуться на него, будь он на свободе.
Маугли засмеялся.
– Да, мы теперь великие охотники, – сказал он. – Я с большой смелостью ем червей.
И они стали вместе спускаться, пробираясь через хрустящие кусты к берегу и к тем мелям, которые, как кружевной узор, разбегались повсюду от русла реки.
– Недолго проживёт вода, – сказал подошедший к ним Балу. – Посмотрите на ту сторону.
Вон тропинки, похожие на дороги человека.
На плоском противоположном берегу жёсткая трава засохла на корню; её стебли умерли и, стоя, превратились в мумии.
Утоптанные тропинки оленей и кабанов, подходившие к реке, исчертили эту бесцветную низменность пыльными желобами, пробитыми в десятифутовой траве.
Теперь, несмотря на ранний час, каждая из этих длинных аллей была заполнена животными, спешившими к водопою.
Доносился звук кашля ланей и их детёнышей, задыхавшихся от пыли, едкой, как нюхательный табак.
Подле излучины реки, близ заводи, окружавшей Скалу Мира, стоял Хати, дикий слон – страж Водяного Перемирия, со своими сыновьями; худыми и серыми казались слоны при лунном освещении; все они качались взад и вперёд, всё время качались.
Немного позади Хати виднелись олени; за ними кабаны и дикие буйволы; на противоположном же берегу, где до самого края воды доходили деревья, было место плотоядных – тигров, волков, пантер, медведей и остальных.
– Всеми нами действительно управляет один Закон, – сказала Багира, входя в воду и глядя на ряды звенящих рогов и на линии широко раскрытых глаз там, где олени и кабаны, толпясь, толкали друг друга. – Хорошей охоты всем вам, кто одной крови со мной, – сказала пантера.
Она вытянулась во всю свою длину, но один бок остался над водой; сквозь зубы Багира прибавила: – Не будь Закона, хорошо поохотилась бы я здесь.
Широко расставленные уши оленей уловили её последнее замечание, и в их рядах послышался испуганный шёпот:
– Перемирие!
Помните – Перемирие!
– Спокойнее, спокойнее, – проворчал Хати, дикий слон. – Перемирие держится,
Багира.
Теперь не время говорить об охоте.
– Кто знает это лучше меня? – проговорила чёрная пантера, глядя своими жёлтыми глазами вверх по реке. – Я дошла до того, что ем черепах.
Я вылавливаю лягушек!
Нгаайах!
Мне жаль, что я не могу насыщаться зеленью.
– Как это было бы хорошо для нас, – проблеял юный оленёнок, родившийся в эту весну и очень недовольный положением вещей.
Как ни было несчастно население джунглей, все засмеялись, даже Хати;
Маугли же, который, опираясь на локти, лежал в тёплой воде, громко захохотал, взбивая ногами пену.
– Хорошо сказано, маленький будущий рогач, – промурлыкала Багира. – Я не забуду твоих слов, и по окончании перемирия они послужат тебе на пользу. – И чёрная пантера внимательно вгляделась в темноту, чтобы позже узнать говорившего оленёнка.
Мало-помалу животные оживились.
Можно было слышать, как фыркающий, беспокойный кабан требовал себе больше места; как буйволы кряхтели и разговаривали между собой, пересекая песчаные мели; как олени жалобно рассказывали о своих долгих блужданиях, о таких долгих поисках пиши, что их ноги разболелись.
Время от времени они задавали вопросы плотоядным, но все новости были плохи.
Ревущий горячий ветер джунглей проносился между камнями, стучал ветвями и разбрасывал мелкие веточки и пыль по поверхности воды.
– Люди тоже умирают подле своих плугов, – сказал один молодой олень. – Проходя в сумерках на пороге ночи, я видел троих.
Они лежали неподвижно, и подле них были их волы.
Через некоторое время мы тоже затихнем.
– Вода в реке ещё понизилась с прошедшей ночи, – заметил Балу. – О Хати, видал ли ты когда-нибудь такую засуху?
– Она пройдёт!
Она пройдёт! – ответил Хати, поливая водой свою спину и бока.
– Один из нас долго не выдержит, – сказал Балу, – и посмотрел на мальчика, которого он любил.
– Я? – с негодованием сказал Маугли и сел в воде. – У меня нет длинного меха, который прикрывал бы мои кости, но… но если бы с тебя,
Балу, содрали шкуру…
При этой мысли Хати вздрогнул, а Балу строго сказал:
– Человеческий детёныш, неприлично говорить такие вещи преподавателю Закона.
Меня никогда не видали без шкуры!
– Полно, я не хотел обидеть тебя,
Балу; я только подразумевал, что ты походишь на кокосовый орех в оболочке, я же на тот же орех, только обнажённый.
Видишь ли, твоя коричневая мохнатая оболочка… – Маугли сидел, скрестив ноги, и объяснял свои слова, по обыкновению размахивая рукой;
Багира вытянула мягкую лапу и опрокинула мальчика в реку.
– Чем дальше, тем хуже, – сказала чёрная пантера, когда он, отдуваясь и отряхиваясь, поднялся из воды. – Сначала с Балу надо содрать кожу; потом Балу оказался орехом!
Смотри, чтобы он не сделал того, что делают спелые кокосовые орехи.
– А что такое? – спросил Маугли, на мгновение забыв осторожность, хотя шутка об орехах одна из самых старых в джунглях.
– Разбивают голову, – спокойно сказала Багира и снова погрузила его в воду.
– Нехорошо делать своего учителя предметом шуток. – Заметил Балу, когда Маугли в третий раз вынырнул из воды.
– Нехорошо?
А чего же вы ждали?
Это обнажённое существо бегает взад и вперёд и выкидывает обезьяньи шутки над прежними хорошими охотниками; лучших из нас оно, ради забавы, дёргает за усы. – Это говорил Шер Хан, хромой тигр, который кое-как притащился к воде.
Шер Хан выждал несколько минут, чтобы насладиться впечатлением, которое он произвёл на оленей, стоявших на противоположном берегу, потом опустил свою угловатую пушистую голову и начал пить ворча:
– Джунгли превратились в площадку для забав обнажённых детёнышей.
Посмотри на меня, человеческий детёныш.
Маугли посмотрел – вернее уставился – на Шер Хана, придав своим глазам как можно более дерзкое выражение; через минуту тигр тревожно отвернулся.
– Человеческий детёныш тут, человеческий детёныш там, – прорычал он, продолжая пить. – Детёныш ни человек и ни волк, не то он боялся бы.
В будущем году мне придётся просить у него позволения напиться.
Аугрх!
– Может быть, это случится, – заметила Багира, глядя прямо в глаза тигру. – Да, может случиться,
Шер Хан.
Фу, какой новый позор принёс ты сюда!
Лунгри погрузил в воду свой подбородок и нижнюю челюсть, и тёмные, маслянистые полосы поплыли от него по течению.
– Человек, – спокойно сказал Шер Хан, – час тому назад я убил человека. – И он продолжал мурлыкать и ворчать про себя.
Весь ряд животных дрогнул и заволновался; поднялся шёпот и скоро перешёл в крик:
– Человек!
Человек!
Он убил человека!
Потом все глаза посмотрели на Хати, дикого слона, но он, казалось, не слышал.
Хати никогда ничего не делает до последней минуты, и это одна из причин продолжительности его жизни.
– В такое время, как теперь, убить человека!
Разве поблизости не было другой дичи? – презрительно сказала Багира, выходя из замутнённой воды и по-кошачьи отряхивая каждую свою лапу.
– Я убил не из-за голода; я нарочно подстерёг человека.
Снова поднялся шёпот ужаса, и маленькие наблюдательные глаза Хати устремились на Шер Хана.
– Подстерёг, – медленно продолжал Шер Хан, – а теперь пришёл пить и очиститься.
Разве здесь есть кто-нибудь, кто помешает мне сделать это?
Спина Багиры начала изгибаться, как стебель бамбука при сильном ветре, но Хати поднял свой хобот и сказал спокойно:
– Ты нарочно выбрал человека? – спросил он, а когда Хати спрашивает, гораздо благоразумнее отвечать.
– Именно.
Это было моё право; наступила моя ночь.
Ты ведь знаешь, о Хати, – Шер Хан говорил почти вежливым тоном.
– Да, знаю, – ответил Хати и, помолчав немного, спросил: – Напился ли ты вволю?
– На сегодняшнюю ночь – да.
– Тогда уйди.
Из реки нужно пить, а не осквернять её.
Только хромой тигр может хвастаться своим правом в такое время, когда… когда мы все страдаем вместе: люди и Народ Джунглей.
Чистый или нечистый, уходи в своё логовище,
Шер Хан.
Последние слова Хати произнёс голосом, который походил на звук серебряных труб; трое его сыновей быстро двинулись вперёд, хотя в этом не было никакой надобности.
Шер Хан убежал, пригибаясь к земле; он не смел даже ворчать, зная (как знали и все), что, в конце концов, хозяин джунглей – Хати.
– О каком это праве говорит Шер Хан? – прошептал Маугли на ухо Багире. – Убивать человека всегда позорно.
Так сказано в Законе; а между тем Хати говорит…
– Спроси его.
Я не знаю,
Маленький Брат.
Если бы не Хати, есть у этого мясника право или нет, я проучила бы хромулю… Приходить к Скале Мира только что убив человека, да ещё хвастаться этим, дело шакала.
Кроме того, он запачкал хорошую воду.
Маугли выждал несколько минут, чтобы собрать всё своё мужество (никто не любил прямо обращаться к Хати), наконец громко спросил:
– Что это за право Шер Хана, о Хати?
И на обоих берегах прозвучал тот же вопрос, потому что Народ Джунглей до крайности любопытен, а близ реки только что произошло нечто не понятное для всего населения зарослей, кроме Балу, который глубоко задумался.
– Это старая история, – ответил Хати, – она старше джунглей.
Замолчите; тогда я расскажу её.
Минуты две кабаны и буйволы толпились, толкались, потом вожаки стад один за другим прохрюкали:
Мы ждём».
Хати сделал несколько шагов вперёд и остановился, когда вода в затоне около Скалы Мира дошла ему до колен.
Несмотря на худобу, морщины и желтизну бивней старого слона, он казался тем, чем все в джунглях признавали его – господином зарослей.
– Вы знаете, дети, – начал он, – что из всех живущих на свете вы больше всего должны бояться человека.
Послышался ропот согласия.
– Этот рассказ касается тебя,
Маленький Брат, – шепнула Багира Маугли.
– Меня?
Я принадлежу к стае; я охотник из Свободного Народа, – ответил мальчик. – Какое мне дело до человека?
– А вы не знаете, почему вы боитесь человека? – продолжал Хати. – Я объясню причину.
В начале, когда джунгли только что появились (а никто не знает, когда это было), мы, все жители зарослей, паслись вместе и не боялись друг друга.
В те дни засух не случалось: листья, цветы и плоды росли на одном и том же дереве, и мы ели только листья, цветы, траву, плоды и кору.
– Я рада, что не жила в те времена, – заметила Багира. – Кора годится только для оттачивания когтей.
– Господином джунглей был Та, первый слон.
Своим хоботом он поднял джунгли из глубоких вод; там, где он прорывал своими бивнями борозды в почве, текли реки; где он ударял о землю своей ногой, образовались водоёмы, а где он трубил в хобот, падали деревья.
Вот таким-то образом Та создал джунгли, и так мне рассказывали об этом.
– В пересказе история не стала более правдоподобной, – шепнула Багира, и Маугли засмеялся, прикрыв рот рукой.
– В те дни не было ни хлеба, ни дынь, ни перца, ни сахарного тростника, ни маленьких хижин, которые вы все видали.
Народ джунглей не знал ничего о человеке; и это был один народ.
Но, хотя пастбищ оказывалось достаточно, жители джунглей стали спорить из-за пищи.
Они были ленивы.
Каждый желал есть там, где он лежал, как это случается и теперь, во время хороших весенних дождей.
Та, первый из слонов, был очень занят; он устраивал новые джунгли и вводил реки в новые русла.
Бывать повсюду он не мог, а потому сделал первого тигра господином и судьёй джунглей, которому всё население должно было излагать свои споры.
Первый тигр ел плоды и траву, как все остальные звери.
Он был величиной с меня и очень красив; весь жёлтый, как цветы жёлтой лианы.
В те славные дни, когда джунгли были молоды, на его шкуре не виднелось ни одной полосы, ни одной черты.
Мы, жители джунглей, без страха приходили к нему, и его слово служило Законом для всех.
Помните, ведь все мы тогда составляли один народ.
Раз ночью между двумя оленями начался спор – ссора из-за пастбища.
Вроде тех, которые теперь разрешаются рогами и ударами передних ног.
Рассказывают, что, стоя перед тигром, лежавшим среди цветов, олени заговорили оба сразу, и один из них толкнул его рогом.
Тогда первый тигр, забыв, что он господин и судья джунглей, кинулся на виновного и сломал ему шею.
До этой ночи в джунглях никто никогда не умирал.
Первый тигр увидел, что он сделал, обезумел от запаха крови и убежал в северные болота, а население джунглей принялось драться между собой.
Та услышал шум и вернулся.
Тогда одни сказали ему одно, другие – другое; первый же слон увидел между цветами мёртвого оленя и спросил, кто его убил, а жители джунглей отказались ответить, потому что обезумели от запаха крови.
Они носились в разные стороны, описывая круги, делали прыжки, кричали, потрясая головами.
Та приказал деревьям, низко опускавшим свои ветви, и свисавшим с деревьев лианам отметить убийцу, чтобы он,
Та, мог его узнать; потом первый слон прибавил:
Кто же теперь будет господином Народа Джунглей?»
Выскочила живущая в ветвях серая обезьяна и сказала:
Я буду властительницей джунглей».
Та засмеялся и сказал:
Пусть так и будет», – и ушёл сердитый.
Дети, вы знаете серую обезьяну.
В те времена она была такая же, как теперь.
Сперва она состроила серьёзное лицо, но очень скоро принялась чесаться, прыгать вверх и вниз, и возвратившийся Та увидел, что серая обезьяна висит головой вниз и насмехается над зверями, а те, в свою очередь, смеются над ней.
Таким образом, в джунглях не было Закона, воцарились только глупые толки и бессмысленные слова.
Та созвал к себе всех зверей и сказал:
Первый из ваших властителей принёс в джунгли смерть, второй – стыд.
Теперь пора установить для вас Закон.
Закон ненарушаемый.
Вы узнаёте страх, а узнав его, поймёте, что он ваш господин; всё остальное последует позже».
Тогда мы, население джунглей, спросили:
Что такое страх?» А Та ответил:
Ищите, пока не найдёте».
Так мы, звери, разошлись по джунглям, отыскивая страх, и вот буйволы…
– Ух, – сказал Майза, предводитель буйволов, стоявший вместе со своим стадом на песчаной отмели.
– Да,
Майза, буйволы.
Они вернулись с вестью, что в пещере сидит страх; что на нём нет меха и что он двигается на задних ногах.
Мы, население джунглей, пошли за стадом к пещере; подле её входа стоял страх, и он был, как и говорили буйволы, без меха и стоял на задних ногах.
Завидев Народ Джунглей, он закричал, и его голос наполнил всех ужасом, который испытываем теперь и мы, слыша этот голос.
Звери кинулись бежать, тесня друг друга; они боялись.
В эту ночь, как мне говорили, жители джунглей не легли, по тогдашнему обыкновению, все вместе; каждое племя поместилось отдельно: кабаны с кабанами; олени с оленями; одни рога с другими, копыта с копытами; каждый держался себе подобных; и, дрожа, они лежали в джунглях.
Только первого тигра не было с ними; он всё ещё скрывался в северных болотах, и когда ему сказали о том, что население джунглей видело подле пещеры, он ответил:
Я пойду к этому существу и сломаю ему шею».
Целую ночь бежал он, направляясь к пещере.
Деревья и лианы, помня приказание Та, опускали свои ветви и, когда тигр пробегал мимо них, налагали на него знаки.
Они проводили своими пальцами по его спине, бокам, по голове и морде.
И там, где ветви касались тигра, на его жёлтой шкуре оставались черты или полосы.
До сего дня его дети носят на себе отметины.
Когда он подбежал к пещере, страх Бесшёрстый протянул свою руку и сказал, что он «полосатый, приходящий ночью».
Первый тигр испугался Бесшёрстого и с воем вернулся к болотам.
Тут Маугли тихо засмеялся, опустив подбородок в воду.
– Он так громко выл, что Та услышал его голос и сказал:
В чём твоё горе?»
А первый тигр поднял морду к недавно созданному небу, которое теперь так старо, и попросил:
Возврати мне моё могущество, о Та.
Я посрамлён перед всеми джунглями, я убежал от Бесшёрстого, и он дал мне постыдное название». –
Почему же?» – спросил Та.
Потому что я запачкан грязью болот», – ответил первый тигр.
Поплавай же и поваляйся во влажной траве; если это грязь, она смоется», – ответил Та.
Первый тигр поплавал, всё валялся и валялся в траве до тех пор, пока джунгли не замелькали перед его глазами; тем не менее ни одна чёрточка не сошла с его шкуры и, посмотрев на него,
Та засмеялся.
Тогда первый тигр сказал:
Что я сделал?
Почему это случилось со мной?» Та ответил:
Ты убил оленя, ты впустил в джунгли смерть, и вместе со смертью к нам пришёл страх; теперь Народ Джунглей боится друг друга, как ты боишься Бесшёрстого».
Первый тигр сказал:
Никто не будет бояться меня; ведь я с самого начала знал всех зверей».
Но Та ему ответил:
Иди и смотри сам».
Первый тигр стал бегать взад и вперёд, громко звал оленей, кабанов, и дикобразов, и всё население джунглей.
Но все бежали от него, от своего бывшего судьи; они боялись.
Первый тигр вернулся обратно; его гордость была сломлена.
Он бился головой о землю и царапал её всеми своими четырьмя лапами, говоря:
Вспомни, я был господином джунглей!
Не забудь меня, о Та.
Пусть мои дети узнают, что я некогда жил без стыда или страха».
И Та сказал:
Это я сделаю, потому что мы с тобой вместе видели, как создавались джунгли.
В течение одной ночи в каждом году всё для тебя будет, как было раньше, чем погиб олень; да будет так, и для тебя, и для твоих детей.
Если в эту ночь вы встретите Бесшёрстого – а его имя человек, – вы не будете его бояться; зато он почувствует к вам страх, точно вы всё ещё судьи в джунглях и господа надо всеми и надо всем.
В эту ночь имей сострадание к его страху, потому что ты сам познал, что значит страх.
Первый тигр ответил:
Этим я доволен».
Но когда в следующий раз тигр пил, он увидел на своих лапах и боках чёрные полосы, вспомнил название, данное ему Бесшёрстым, и рассердился.
Целый год жил он среди болот, ожидая, чтобы Та исполнил своё обещание.
Раз ночью, когда шакал луны (вечерняя звезда) остановился над джунглями, первый тигр почувствовал, что наступила его ночь, и пошёл к пещере, чтобы увидать Бесшёрстого.
Случилось, как обещал Та.
Бесшёрстый упал перед тигром ниц, а первый тигр ударил его и перебил ему шею, думая, что в мире есть только одно такое существо и что он убил страх.
Вдруг, обнюхивая убитого, он услышал, что Та идёт из лесов севера, и голос первого слона, такой голос, какой мы слышим вот теперь…
Посреди сухих опалённых гор прокатились раскаты грома, но гром этот не принёс дождя; с ним явились только зарницы, которые мигали над горными хребтами, и Хати продолжал:
– Вот какой голос услышал тигр, и голос этот сказал:
Так вот твоё милосердие?» Первый тигр, облизнув губы, ответил:
В чём дело?
Я убил страх».
Послышался ответ Та:
О, слепец и безумец!
Ты снял путы с ног смерти, и, пока ты не умрёшь, она будет идти по твоему следу.
Ты научил человека убивать».
Первый тигр, стоя, как каменный, подле своей добычи, ответил:
Он теперь такой, каким был олень.
Больше нет страха, и я снова буду судить Народ Джунглей».
Но Та сказал:
Народ Джунглей никогда больше не придёт к тебе.
Никто из населения зарослей никогда больше не пересечёт твоего пути, не ляжет спать близ тебя, не пойдёт вслед за тобой, не вздумает щипать траву около твоего логова.
Только страх будет неотступно красться вслед за тобой и, невидимыми для тебя ударами, приказывать повиноваться ему.
По его слову почва будет разверзаться под твоими ногами, лианы обвивать твою шею, а стволы деревьев вырастать над тобой выше, чем ты можешь прыгнуть.
Наконец,
Бесшёрстый снимет с тебя шкуру, чтобы завёртывать в неё своих озябших детёнышей.
Ты не оказал ему милосердия, и он отплатит тебе тем же».
Первый тигр был очень храбр, потому что его ночь ещё не окончилась, и сказал:
Обещание Та и есть обещание Та.
Ведь он же не отнимет у меня моей ночи?» И Та ответил:
Одна ночь в году – твоя, как я уже сказал.
Но тебе придётся заплатить за это дорогой ценой.
Ты научил человека убивать, а он способный ученик».
Первый тигр произнёс:
Вот он у меня под ногами, и его спина сломана.
Возвести в джунглях, что я убил страх».
Но Та засмеялся и сказал:
Ты убил одного из многих.
И должен сам сказать об этом в джунглях, потому что твоя ночь окончилась».
Наступил день; из пещеры вышел другой Бесшёрстый, на дороге увидел убитого, а над ним первого тигра и взял заострённую палку…
– Они бросают и теперь какую-то вещь, которая страшно колет, – сказал Икки, с шуршанием шедший по берегу (гонды находят мясо дикобраза очень вкусным и называют его
Игу).
Икки знал кое-что о злобном маленьком гондском топорике, который, точно стрекоза, пролетает над прогалиной.
– Это была заострённая палка, вроде тех, которые люди ставят теперь в ловушках-ямах, – заметил Хати, – бросив её, человек попал в первого тигра и сильно ранил его в бок.
Случилось, как сказал Та: первый тигр, завывая, стал бегать по джунглям, пока не вырвал из себя палку, и все звери узнали, что Бесшёрстый в силах издали наносить удары, и стали его бояться больше прежнего.
Итак, первый тигр научил Бесшёрстого убивать (а вы знаете, сколько вреда это принесло нашему народу!), убивать с помощью петли, ям, скрытых ловушек, бросаемых палок, жгучих мух, вылетающих из белого дыма
Хати говорил о ружьё), и Красного Цветка, который выгоняет нас на открытое пространство.
Тем не менее ровно одну ночь в году Бесшёрстый, по обещанию Та, страшится тигра, и тигр ни разу не заставил человека меньше бояться его.
Он убивает Бесшёрстого там, где его встретит, вспоминая, как был посрамлён первый тигр.
Всё остальное время, ночью ли, днём ли, страх расхаживает по джунглям.
– Ахи!
Аоо! – сказали олени, думая о том, что это значило для них.
– Только, когда нас обнимает один великий страх, вот как теперь, мы, жители джунглей, оставляем в стороне все наши мелкие страхи и собираемся вместе.
– Человек боится тигра только одну ночь? – спросил Маугли.
– Только одну ночь, – подтвердил Хати.
– Но я… Но мы… Но все джунгли знают, что Шер Хан убивает людей два или три раза в течение одной луны.
– Именно.
Но в таких случаях он нападает сзади и отворачивает голову в сторону; он полон страха.
Если бы человек взглянул на него, тигр убежал бы.
Зато в свою единственную ночь он открыто входит в деревню, идёт между двумя рядами домов, просовывает голову в дверные проёмы, а люди падают перед ним ниц, он же выбирает любого и убивает.
Убивает раз, в каждую свою ночь.
– А, – сказал про себя Маугли, валяясь в воде. – Теперь я понимаю, почему Шер Хан попросил меня взглянуть на него.
Из этого для него не вышло ничего хорошего; он не мог выдержать моего взгляда, а я… я, конечно, не упал к его ногам.
Впрочем, ведь я же не человек; я принадлежу к Свободному Народу.
– Ум-м-м, – послышалось из глубины мягкого горла Багиры. – Тигр знает свою ночь?
– Не знает, пока шакал луны не выйдет из утреннего тумана.
Иногда его ночь, единственная ночь тигра, приходится на середину сухого лета; иногда наступает во время дождей.
Если бы не первый тигр, этого никогда не было бы; и мы никогда не знали бы страха.
Олени печально зафыркали; недобрая улыбка искривила губы Багиры.
– А люди знают эту… историю? – спросила она.
– Никто её не знает, кроме тигров и нас, слонов, детей Та.
Эй вы, стоящие подле затонов, теперь вы слышали её, и я закончил.
Хати опустил свой хобот в воду в знак того, что он не желает больше говорить.
– Но… но… но… – сказал Маугли, обращаясь к Балу, – почему же первый тигр не продолжал есть траву, листья и деревья?
Ведь он же только переломил шею оленя.
Он не съел его.
Что заставило его полюбить горячее мясо?
– Деревья и лианы заклеймили тигра,
Маленький Брат, превратив его в то полосатое существо, которое мы видим теперь.
Никогда больше не будет он есть их листьев и плодов.
С этого дня тигр начал мстить оленям и другим травоядным, – заметил Балу.
– Так, значит, ты знал этот рассказ?
А,
Балу?
Почему же я никогда не слышал его от тебя?
– Потому что джунгли полны подобными историями.
Если я начну повторять их все, этому конца не будет.
Да брось ты моё ухо, не тормоши его,
Маленький Брат!
